Непонятый мифотворец

Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ | Литературоведение

Статья, написанная к 70-летию со дня рождения Михаила Успенского

29 ноября 2020 года исполнилось 70 лет со дня рождения писателя Михаила Успенского, а 13 декабря того же года — шесть лет, как его не стало… Тогда я начал писать эту статью, продолжил уже в 2023-м. Возвращался к ней все эти три года, вставлял что-то, написанное ещё раньше…

Он ушёл из жизни непонятым. Долгое время он проходил по ведомству фантастики. Хотя, конечно, ему всегда было крайне тесно в рамках этого определения, которое из года в год становилось всё у́же, пока не превратилось из литературного направления в торговый бренд. Впрочем, как и любого другого направления или бренда. Успенскому не привыкать менять «порт приписки». Ещё раньше его считали юмористом, он писал монологи кроме прочих для Геннадия Хазанова, очень смешные, и был даже удостоен высшей награды юмористов — приза «Золотой Остап». Его называли «мастером юмористической фантастики»…

***

В начале 80-х Успенский публиковал коротенькие рассказы в красноярских изданиях, а также в газетах «Московский комсомолец», «Литературная газета» и др. Одна из первых заметных «столичных» публикаций красноярца Успенского — микроскопический рассказ «Холодец» в журнале «Химия и жизнь» в 1987 году — несоразмерно с объёмом текста сразу же представила большого писателя-выдумщика и изысканного стилиста. Если кто не знает: научно-популярные журналы («Знание — сила», «Техника — молодёжи», «Наука и религия» и, конечно, «Химия и жизнь») в те времена служили отдушиной для писателей-фантастов и поклонников этой литературы. Да вообще для всех авторов, чьё творчество не вписывалось в рамки социалистического реализма. В них регулярно печатались Стругацкие и Кир Булычёв, дебютировал Виктор Пелевин… За публикациями в журнале следили любители фантастики, и рассказ «Холодец» заметили. Он потрясал своей фантасмагоричностью: герои варят зимой студень, выставляют на балкон, но случается редкое погодное явление — зимняя гроза, и молния попадает в кастрюлю. В соответствии с теорией академика Опарина, в бульоне зарождается жизнь — одноклеточные, беспозвоночные, рыбы, пресмыкающиеся, — однако развитие идёт по ускоренному варианту, и уехавший в командировку муж, вернувшись, обнаруживает свою жену в объятиях брутального неандертальца. Написано очень смешно и изящно.

Первая книга Успенского тоже вышла в Красноярске — брошюра «Дурной глаз» (1988). Она стала библиографической редкостью сразу после издания. Первой «столичной» книжкой стала брошюра размером чуть больше ладони «Из записок Семёна Корябеды» (1990) в «Библиотечке “Огонька”». Её можно было купить в киосках «Союзпечати» уже по всей стране. Всего сорок восемь страниц, а уже чувствуется выразительный почерк мастеровитого постмодерниста-пересмешника. В рассказе «Превращение II» директор научно-исследовательского института, подобно известному всем господину К., превращается в насекомое, но только это ему вовсе не мешает долгое время оставаться на руководящей должности. Знакомо? И тогда было актуально, и, похоже, сейчас не меньше. В рассказе «Племяш» деревенская старуха излагает народную историю о некоем племяннике, который приезжает из города в глушь пропивать наследие своего дяди, заводит роман с одной из сестёр, по пьяни убивает ухажёра второй, исчезает, потом возвращается, но его возлюбленная говорит ему: «У меня уже, сам видишь, законный супруг». Финал «народной байки»: «Племяш заплакал да и потопал с гулянки ни с чем»… Знакомо? Оказывается, студент-филолог снабжает бабку русской классикой, а потом с удовольствием записывает «жемчужины народного фольклора» и сдаёт его в качестве летнего полевого задания на свою кафедру. И снова — очень смешно и изящно.

Вслед за рассказами появились две повести: фантасмагория «В ночь с пятого на десятое» (1987) и историко-юмористическая фантазия «Устав соколиной охоты» (1988). Это сейчас молодые фантасты начинают сразу с романной формы и выдают невразумительную кашу, которой потом удовлетворённые редакторы потчуют читателей… Здесь же налицо процесс обратный: предельно отточив язык, стиль и фантазию на миниатюрах, писатель шаг за шагом наращивает форму.

Небольшие романы, а по сути, скорее, повести «В ночь с пятого на десятое» (в книге — 1990), «Чугунный всадник» (1990) и «Дорогой товарищ король» (1994) во многом оказались данью «постперестроечным» настроениям, анекдотам того времени. И то и другое — остроумные сатирические произведения. В «Короле…» читатели разных поколений узнавали кто намёк на Брежнева, кто — на Черномырдина. Конечно, это был собирательный образ «крепкого хозяйственника» по-новому, а по-старому — чиновника-бюрократа, который, попав в феодально-сказочный антураж, невероятно комфортно там прижился. Опять-таки смешно и узнаваемо.

***

Это самое узнавание — любимый приём умных постмодернистов. Тех, что думают о своём читателе, а не только о собственном самовыражении и при этом не считают себя радикально умнее своего читателя. К числу таких авторов и относится Михаил Успенский.

Читатели любят угадывать в новых героях — старых персонажей. Но не так, чтобы сразу. А чтобы почувствовать свою осведомлённость и сообразительность. Эта радость сродни удовольствию от разгадывания кроссвордов и ребусов. На этой «игре в узнавание» построены все самые яркие блокбастеры современного Голливуда — от более зашифрованных «Звёздных войн» и «Индианы Джонса», в драматургической структуре которых опытный глаз заметит суть мифа, до совсем уже «открытых» картин о юном Шерлоке Холмсе или повзрослевшем Питере Пэне. Зрители всевозможных «интеллектуальных» телешоу чётко делятся на две категории: одни переживают за игроков, следят за тем, как они отвечают на заковыристые вопросы, словно наблюдают за спортивным соревнованием; вторые же стараются ответить на вопросы ведущего раньше игроков. Вот для них — настоящая постмодернистская литература. А среди любителей фантастики в 90-е годы пытливых умов ещё хватало. Поэтому именно в этой «гавани» Михаил Успенский нашёл себе пристанище на многие годы. Он получил невероятное количество наград, вручаемых на фестивалях фантастики: «Бронзовую улитку», «Интерпресскон», «Странника», «Сигму-Ф». Все эти памятные призы Михаил Успенский ласково называл «чугунками».

Но принцип «смешно и узнаваемо» — это ещё и принцип анекдота, самой распространённой в ХХ веке формы бытования фольклора. Глубокое понимание структурных законов фольклорных произведений сделало первый же настоящий роман (по количеству персонажей и сюжетных линий) Успенского «Там, где нас нет» (1995) настоящим прорывом. Издателями произведение было названо «юмористическим фэнтези», но это была постмодернистская сказка, в комических тонкостях которой могли разобраться, пожалуй, только профессиональные филологи и эрудированные культурологи.

Главный герой романа — богатырь Жихарь, бывший мальчик по имени Жихарка, выросший в лесу с разбойниками Котом и Дроздом и известный всем по русской народной сказке. Он из родного края, который называется Многоборье (потому что в нём много боров и лесов), из самой его столицы, города Столенграда (ведь стольный же град!), отправляется на поиски приключений. Жихарь сталкивается с великанами Гогой и Магогой. Потом он встречает заморского рыцаря, который когда-то достал меч из камня, а теперь путешествует под «прозвищем Безымянный Принц»; ближе к концу повествования наш богатырь нарекает друга типичным русским именем Яр-Тур. К ним присоединяются царь Соломон, кентавр Китоврас и колобок, которого зовут Виссарион Глобальный — от слова «глобус»… Мифы самых разных народов и времён «сводятся к одному знаменателю» в этом сложносочинённом тексте. Так, к примеру, Жихарь приносит жертвы идолам Проппа, которому «не нужен ни ягнёнок, ни цыплёнок, ни ароматные воскурения, а ничем ты ему так не угодишь, как сядешь у подножия кумира и расскажешь какую-нибудь сказку — новеллу или устареллу». Но это не всё, дальше:

«— Только смотри, — предупредил старец, — Пропп любит, чтобы все сказки были на один лад.

— Так, может, ему одно и то же излагать?

— Нет, так нельзя, не полагается.

— Так ведь и люди же не на один образец!

— Люди, конечно, разные — и лицом, и статью, и возрастом. А вот скелеты у них примерно одинаковые. Так и тут. Мясо разное, а костяк схожий…»

Ну как тут не рассмеяться в голос тому, кто читал работу Владимира Проппа «Морфология сказки»?

Вот так и Михаил Успенский «нарастил» на старый сказочный архетипический сюжет мясо, но тоже не новое, а просто совершенно неожиданное — от самурайских повестей до сюжетов популярных кинокартин, от библейских сюжетов до русских лубков. Подобно тому, как в его раннем рассказе в кастрюле, выставленной на мороз, образовался «первобытный бульон», в котором зародилась жизнь, так и в этом романе забурлила уменьшенная копия котла с мифами и архетипами, на протяжении тысячелетий кипящего и порождающего «новеллы или устареллы», и так же из него, словно гомункулус, вышел роман, в котором соединились достоинства эпоса и анекдота, сказки и мифа.

Из этого же котла в последующие годы вышли романы «Время оно» (1997) и «Кого за смертью посылать» (1998), составившие вместе с «Там, где нас нет» законченную трилогию «Приключения Жихаря».

Есть множество примеров, когда писатель, найдя гораздо менее интересный авторский приём, построив не столь изысканный литературный мир, стругал с его помощью десятки романов, но Михаил Успенский начал искать что-то новое. Хотя и во второй, и в третьей частях было множество остроумных находок — чего стоит хотя бы разбойничья песня из «Время оно»: «Если крикнет рать святая / (Или девица простая, / Или даже вражья стая): / “Кинь ты Русь, живи в раю!”, / Я скажу: “Не надо рая. / Расступись, земля сырая, / Я сейчас в тебя сыграю, / И сыграю, и спою!”».

***

Одновременно со второй книгой трилогии о Жихаре из печати вышел роман «Посмотри в глаза чудовищ» (1997), написанный Михаилом Успенским в соавторстве с Андреем Лазарчуком. Его героем стал спасённый оккультистами Николай Гумилёв. Это произведение — редкий пример того, что сформировавшимся писателям имеет смысл творить в соавторстве. В нём таланты двух уже известных писателей не просто сложились — они перемножились. Неудивительно, что книга была номинирована на премию «Букер».

После такого громкого успеха трилогии о Жихаре и романа о Гумилёве от Михаила Успенского ждали чего-то подобного — одни с нетерпением поклонников, другие со злорадным желанием воскликнуть: «Да он повторяется!». Повод для такого возгласа был, когда вышел роман «Белый хрен в конопляном поле», вышедший в 2002-м, через три года после произведения «Кого за смертью посылать». Роман этот был не хуже «Жихаря», но и не лучше его, а это, увы, подчас расценивается как неудача. Кстати, второй роман, написанный в соавторстве с Лазарчуком, «Гиперборейская чума» (1999), а также роман «Марш экклезиастов» (2006), созданный в соавторстве с Лазарчуком и Ириной Андронати, также были приняты весьма холодно. Хотя «Чума» пострадала по той же причине, что и «Хрен…»: уж больно высоко была задрана планка…

Причина этого молчания — а за это время вышла только небольшая повесть «Змеиное молоко» (1996, свободное продолжение «Парня из преисподней» Аркадия и Бориса Стругацких) — в том, что Успенский — не просто хороший фантаст и блестящий юморист, а на самом деле серьёзный и большой писатель. Подтверждение тому даже не то, что он, по меткому выражению его друга и коллеги Евгения Лукина, «не просто изощрённый, а какой-то извращённый стилист с невероятно глубоким чутьём языка», и не то, что и в «Змеином молоке» были прекрасные шутки, чего стоит только эпиграф-хокку «Жаба хитра. Но маленький хрущ с винтом много хитрей её», и не то, что за многими из его шуток стоят целые культурологические монографии, — всё дело в том, что Успенский всячески стремится не совершать насилия над собственными произведениями, а, напротив, во всём следует их естественному течению, даже если это заводит его в тупик.

Так случилось с отмеченной выше трилогией о мифологическом воине Жихаре. Писателем был придуман замечательный художественный приём: выстроен фантастический мир, в котором время не течёт своим чередом и даже не стоит на месте, а ходит по кругу, и все легенды и мифы топчутся вслед за ним, обрастая всё новыми и новыми подробностями и красками, но по сути своей оставаясь всё теми же — архаическими. В результате образовалось замечательное раздолье и для увлекательных приключений, и для искромётных хохм, и для глубоких умозаключений о роли мифа в культуре… Но, вместо того чтобы преспокойно печь на этом «масле» книги как пирожки, Успенский, следуя естественному течению текста, аккуратно завершил трилогию. Он не оставил ни малейшей зацепки для продолжения и остался с новым «материалом по теме», но без какой-либо возможности его использовать.

Выход был найден — такой же органичный и естественный. Литературный приём остался прежним, фантастический мир — тоже. Но, поскольку Жихарь показал Змею-Уроборосу полуденную росу и тот, открыв от удивления рот, выпустил из него свой хвост, время пошло нормальным чередом, однако поначалу, похоже, не очень-то раскачалось. Мир этот перестал быть столь фантасмагорийно-мифологическим, но некоторые пережитки всё же остались. Государство Многоборье стало называться Посконией, но характер её жителей не сильно изменился. «Старики говорили, что самозваный князь Жихарь не помер, а до сих пор скрывается в лесах вместе с верными людьми, чадами и домочадцами, а когда станет старой многоборской земле совсем уж невмоготу, тогда-то он, батюшка, и откроется, и спасёт в нашествие, и накормит в голод».

Если трилогия о Жихаре — это героический эпос о первом культурном герое, то дилогия о короле Стремглаве Первом и его сыновьях — это средневековый рыцарский роман. Мир Жихаря пропитан волшебством и населён богами и божками всех мастей и калибров, в мире Стремглава от всего этого звучат одни только жалкие отголоски — не больше, чем в романтике европейского позднего Средневековья.

Однако посконский (многоборский тоже) король Стремглав Первый встречает эльфийскую принцессу и женится на ней. Но последние эльфы — враги людей. Они жаждут мести за гибель своего народа… Конец этой битвы плачевен: последние романтики либо погибают, либо уплывают на далёкий пиратский остров. Вместе с ними из этого мира уходит последнее волшебство, а править им остаются реалистичные сыновья Стремглава Тихон и Терентий. То, что ещё недавно было мифами, на глазах становится анекдотами. Канула в небытие эпоха романтиков…

Если Жихарь был первым мировым героем, то Стремглав — герой последний. Тут уже не до откровенного смеха, есть место разве что для грустноватой улыбки. Так реальное развитие культуры отразилось в современной сказке умного писателя.

Финал дилогии — естественный и органичный. Но, к сожалению любителей остроумных произведений Михаила Успенского, он оставляет замечательного писателя в очередном тупике. О чём писать дальше? И как? Похоже, новой книги Успенского опять придётся ждать три года.

***

Да, Успенский — не из тех авторов, кто рад тиражировать однажды найденный ход или приём. «Невинная девушка с мешком золота» (2005) и «Три холма, охраняющие край света» (2007) стали поиском вдохновения в сопряжённых областях. Это уже и не фэнтези, и не юмор, но всё та же блестящая постмодернистская игра со смыслами и сюжетами. Об этих книгах много спорили, но бесспорно было одно: Михаил Глебович доказал, что он мастер штучных произведений.

Как я уже отмечал, сказочно-филологическая трилогия «Приключения Жихаря» была настолько хороша, что на её фоне все последующие произведения Михаила Успенского при великом множестве их достоинств невольно воспринимались некоторыми придирчивыми читателями как топтание на месте, а то и шаг назад. Таков закон: «не лучше» оценивается, как «хуже». Однако в новом своём романе писатель взял совершенно другую высоту, лишний раз доказав своё высочайшее мастерство!

Роман «Райская машина», вышедший в конце 2009 года, не похож ни на «Жихаря», ни на «Три холма, охраняющие край света». Этот роман страшен по своей сути, хотя необычайно легко и изобретательно написан. «Райская машина» может быть растащена на афоризмы, как в своё время «Горе от ума» Грибоедова. «Декабристы разбудили Ктулху, тут всё и кончилось…» У произведения сложная структура с чередованием двух временных пластов и ритмизованными ироническими рефренами — вроде: «Ты обманывал нас, обезумевший Фриц, — Бог не умер, он просто так пахнет…».

Произведение оказалось решительным прыжком выше и без того высоко задранной планки. Это антиутопия, или дистопия, или, скорее, роман-предупреждение. Здесь есть элементы всех упомянутых литературных направлений. Рискую назвать эту книгу самой значительной в 2009 году. Поскольку в ней есть именно то, чего в первую очередь ждут от литературы вообще и от фантастики в частности, — рассказ о том, что может статься с нами в ближайшем будущем и чего нам всем нужно старательно опасаться. Заглядывая из сегодняшнего неспокойного дня почти на полтора десятилетия в прошлое, должен признать, что Успенский во многом был пророком.

Это роман о великой лжи, прикрывающей великое преступление против человечества, о фашизме, скрывающемся под личиной демократии… И самое страшное — то, что все антиутопические ужасы, которые видит герой книги, проживший долгое время в тайге, вдали от людей, и вернувшийся в родной сибирский город, уж очень убедительно «вырастают» из того, что есть уже сейчас. Молодёжь избивает пожилых людей под лозунгом: «Бей олдей, Россия, молодей!..» Узнаёте? Да, узнаваемо, но совсем не смешно. Библиотеки закрываются под предлогом «потерянной прибыли» — кто же будет покупать книги, если можно взять на абонементе!.. Банки превращают своих должников в настоящих рабов… Это не гротеск, это лишь гипербола — художественное преувеличение того, что есть на самом деле. Вот и выходит, что, читая «Райскую машину», иногда смеёшься в голос, а дочитав до конца — затихаешь в ужасе.

Да, роман прихотливо выстроен — действие происходит в двух временных пластах. Один из них — ближайшее будущее. Другой — ещё ближе, буквально завтрашний день, тогдашний завтрашний… Для нас — уже сегодняшний. Главный герой книги Роман Мерлин — консультант и близкий друг крупного сибирского олигарха Сергея Панина. В процессе «огосударствления» частного капитала под компанию начинают копать, и первой жертвой становится Роман — известная практика: посадить родственника или соратника, чтобы глава стал сговорчивей… Но не тут-то было — Панин прячет друга в оборудованном всем необходимым домике в тайге. Роман по складу характера интеллектуал-мизантроп, и ему не составляет особого труда прожить в одиночестве несколько лет, тем более что пару раз в год его посещают коллеги из компании во главе с Паниным.

Читая «Райскую машину», невольно вспоминаешь историю с самой популярной песней, исполняемой группой «Аквариум», — «Город золотой». Эту песню когда-то написали Алексей Хвостенко и Анри Волохонский на мелодию Владимира Вавилова. В ней пелось: «Над небом голубым есть город золотой…» Борис Гребенщиков14 её услышал и спел по-своему: «Под небом голубым…». Его спросили, почему он переврал канонический текст, а БГ уверенно ответил, что Рай нужно создавать на Земле, нужно здесь и сейчас жить по возможности праведно… Вот и роман Успенского о том, как всем миром взялись строить гипотетический рай на небесах, а в результате устроили реальный ад на Земле…

***

Даже роман «Остальное — судьба» (2011), написанный для навеянной компьютерной игрой межавторской серии S.T.A.L.K.E.R., действие которой происходит в чернобыльской зоне, во многом напоминающей Зону Стругацких, отличается оригинальностью…

Межавторские проекты — возможно, самый яркий и заметный тренд российской фантастики второго десятилетия XXI века. И самый спорный. Ни много ни мало, но одни говорят, что они спасают фантастику, другие — что губят её напрочь. И у тех и у других — доводы. Спасают — потому что благодаря весьма приличным для нашего времени тиражам дают авторам элементарную возможность выживать и не писать по пять-шесть романов в год. Губят — потому что, что ни говори, а творческую свободу они сковывают, задавая некие изначальные условия, с которыми авторам приходится считаться… В какой-то момент критики принялись хоронить так называемую «цветную волну» — последнее, что считалось у нас оплотом свободы и независимости от каких-либо условностей в НФ, — за одно то, что её участники не погнушались связаться с этими самыми межавторскими проектами…

Да, межавторский проект — конечно, бес. Но Фауст ведь в своё время обыграл Мефистофеля — и молодость приобрёл, и душу сохранил. Алхимики Средневековья нередко приручали мелких бесов — конечно, опасность есть: если бес окажется сильнее мага, то он победит. А Михаил Успенский, как мы узнаем ниже, — неплохой специалист по «алхимистике». У Гёте плакала душа безбожника, возомнившего о себе слишком много… Вот примерно так и у автора с проектом — кто кого переможет. И главное заклинание в этой борьбе — простое и давно известное: писать надо лучше!

Вот, к примеру, как Михаил Успенский. Другого автора проект способен подчинить своей воле. Но только не Успенского. В романе «Остальное — судьба» неповторимая и узнаваемая авторская интонация присутствует в каждой строчке. Это не была очередная книга из цикла S.T.A.L.K.E.R., это был новый роман Михаила Успенского.

Да, конечно, это не «Приключения Жихаря» и не «Райская машина». Здесь другие правила игры. Конечно, сама идея межавторского проекта ставит перед писателем определённые условия, но тем же интереснее их преодолевать. Играть так играть, и Михаил Успенский вновь написал блестящий постмодернистский роман. При этом все литературные приёмы, которые в нём используются, предельно обнажены. Другой бы автор, взявшись за серийную вещь, обошёлся минимумом художественных средств — благо приключенческий жанр оставляет такую возможность. Но не Успенский: он не только подбирает богатый писательский инструментарий, но и нарочито его демонстрирует.

Во-первых, это как бы роман, который пишется на глазах у читателя. Журналист Дэн Майский едет в Зону писать то ли сценарий, то ли книгу; и, получив прозвище Печкин, пишет его, попутно рефлексируя: вот это, мол, лишнее для сюжета, вот это, мол, в самый раз, а тут бы «подпустить» приключений — пусть и не по правде будет, зато выразительно. Так что не совсем понятно, свидетелем чего Дэн был, а что досочинил.

Во-вторых, главное, что притягивает и не даёт оторваться от текста, — это богатство речевых особенностей персонажей произведения. Несмотря на довольно-таки небольшой объём, здесь есть все признаки романной формы: много персонажей, каждый со своей историей, многие в динамике… Но главное — речь каждого сталкера. Бывший учёный, стареющий еврей-интеллигент по прозвищу Матадор говорит изящно, с цитатами из классической культуры, говорит афоризмами: «Устами младенца да мёд пить!». Печкин живёт в мире аллюзий на массовую и вообще современную культуру — тут и «Сердце ангела» с Микки Рурком и Де Ниро, и Ларс фон Триер, и прочий кинематограф. Майор по прозвищу Майор говорит как рубит: по одному-два слова, так, что из одного предложения получается несколько: «Я уже. Доложил, что. На вашу территорию ушёл. Киллер. Он должен исполнить. Кого-то из ваших». Украинец Мыло говорит на суржике, и это особая песня. «Мыло, сколько у нас гранат?» — спрашивает его Матадор. «Та я с вечера усё думав, усё гадав: гранаты чи сало? Сало чи гранаты? И выйшла перемога сала…» Сибиряка-старообрядца Топтыгина вообще понять трудно, потому что говорит он «как при царе Алексее Михайловиче»: «Дак я говорил ему: не уроси, на гнев напятишься, чибышок отрежу! Раз говорил. Два говорил. А он уросит и уросит!»

В-третьих, есть, что называется, «юмор для своих» — доведённая до абсурда «добролюбовская проза»15. Тут есть и бессмертный, но постоянно убиваемый российскими писателями-фантастами в своих произведениях Семецкий — звучит даже поговорка «Туда ходить — всё равно что Семецкого страховать». Тут есть и рачительный сталкер Сидорович, издателя с такой фамилией любители фантастики хорошо знают. Есть и совсем уж тонкий намёк: одного из сталкеров за косоглазие зовут Коломбо, но лишь один раз его называют по имени — Олег… На какого писателя намёк — угадайте сами. Не хочу обидеть друга.

В-четвёртых, совершенно очаровательно нарисован быт сталкеров — словно каких-то пряничных ковбоев. Они собираются в баре «Хардчо» (отсылка к заведению «Боржч» у Стругацких!) и слушают песни местной звезды, барда Серёги Воркуты с рефреном «Всё остальное — судьба!».

Но главное — Успенский словно выворачивает наизнанку саму идею той Зоны, что предстаёт в компьютерной игре S.T.A.L.K.E.R., но и в повести Стругацких «Пикник на обочине», и в картине Андрея Тарковского Зона тоже другая. Зона в романе «Остальное — судьба» не одна — их несколько. Есть та Зона, в которую ходят сталкеры, она примерно такая же, как во всех книгах проекта. Есть Зона, какой её представили массовому потребителю информации СМИ и фильмы Хохливуда, поднявшегося на этой теме. В главе, посвящённой «сталкерскому» приключенческому кинематографу, Успенский оттягивается по полной! «Сокровища Агропрома», «Однажды в Зоне», «Дважды в Зоне», «Дважды в Зоне — 2», «Завжды в Зоне»… Как я упоминал выше, первое, что притягивает и не даёт оторваться от текста, — это богатство речевых особенностей персонажей произведения. Несмотря на довольно-таки небольшой объём, здесь есть все признаки романной формы: много персонажей, каждый со своей историей, многие в динамике… И у каждого — это я тоже упоминал выше — своя специфическая речь. Всё очень остроумно… Но это ещё ладно: у самого главного героя романа, благородного сталкера-спасителя по прозвищу Белый, своя Зона. Он видит её прошлое, видит, какой она была до Второй катастрофы, и большая часть ужасов его не касается. Он как бы существует в параллельном мире. Но и это ещё полбеды! В финале книги Зона снова преображается… Так какая же она на самом деле? А вот такая она, Зона-матушка, — у каждого своя. У каждого — неповторимая. Точно так же, как своя Зона у каждого настоящего писателя, который берётся поучаствовать в межавторском проекте.

***

И снова прошло почти три года, прежде чем вышла очередная книга Михаила Успенского «Богатыристика Кости Жихарева» (2013). А это в фантастике, к которой по традиции, но, как я уже писал, по-моему, по ошибке приписывают этого глубокого и разнопланового писателя. И книга эта весьма неожиданная, на мой взгляд, просто этапная…

Перерыв был столь длительным, что я тогда уже хотел начинать свой очередной очерк о творчестве Успенского словами: «Обычно поводом для написания статьи об авторе становится выход новой книги, а поводом для этой работы стал длительный “невыход” ничего нового…»

Причина этого «невыхода» как раз в том, что Михаил Успенский оказался в зияющей пропасти между жанровой литературой и литературой серьёзной, что называется, «большой». Пожалуй, ни в одной из национальных литератур ничего подобного нет — только в современной русской литературе сложилась такая ситуация. Произошла довольно жёсткая поляризация: на одном конце находится невообразимый «треш» низкокачественной развлекательной беллетристики, который человеку, обременённому интеллектом, неприятно взять в руки, на другом — нарочито усложнённая «большая» литература, которая без специальной подготовки поддастся не каждому. Особенно это стало заметно после кризиса. Как в экономике, где главный удар пришёлся по «среднему классу», так и в книгоиздании труднее всего оказалось пробиться к читателю авторам хорошей, скажем так, качественной, но при этом увлекательной литературы.

Последняя прижизненная книга Михаила Успенского — «Алхимистика Кости Жихарева» (2014). Это непосредственное продолжение вышедшей годом ранее «Богатыристики Кости Жихарева». По-видимому, издатели просто разделили одно произведение пополам и сверстали шрифтом покрупнее, заметив, что его основной адресат — юный читатель. Впрочем, и взрослому читателю есть что почерпнуть из этих книг.

Провинциальный подросток, отличающийся значительной силой, далёкий потомок того самого Жихаря, трилогия о котором принесла писательскую славу Михаилу Успенскому в 90-е годы, попадает в мифологическое пространство, что за рекой Смородиной. Там он сталкивается с былинными русскими богатырями и проходит среди них обучение. По сути, совершает обряд инициации (читайте Проппа, Фрейда, Юнга и ещё бог знает что!). В доказательство чего ему вручается документ — богатыристика…

И вот — новое путешествие за реку Смородину. Вернувшись в реальный мир, благородный молодой человек принялся творить добро по богатырским законам и вскоре вступил в конфликт с местной организованной преступностью. Чтобы помочь семье, Костя должен где-то раздобыть значительную сумму денег, и за рекой Смородиной, по его мнению, это сделать проще, чем в коррумпированной российской провинции. С ним отправляются верный провожатый Колобок Виссарион Глобальный и новый друг ботаник-всезнайка Нил Филимонов.

Как и первая книга, эта адресована подростковой аудитории. В ней развлекательный элемент сочетается с повествовательным — по ходу оригинального приключенческого сюжета Михаил Успенский пересказывает былины, мифы, легенды и прочие фольклорные истории…

Реакция на первую книгу была неоднозначной. Мало кто воспринял её как новый этап в творчестве признанного мастера. А ведь перед её написанием, судя по всему, писатель пережил существенный кризис. Напомню, после выпуска, наверное, своей самой значительной, пиковой книги «Райская машина» он написал всего один роман в межавторскую серию S.T.A.L.K.E.R., после чего более трёх лет молчал.

Многие приняли «Богатыристику…» за неудачу. Но это совершенно не так — Успенский написал именно то, что хотел. И это стало ясно, когда вышла «Алхимистика…», а писатель ушёл от нас. Сейчас уже становится понятно, что это не что иное, как творческое завещание одного из величайших прозаиков современности. Эта книга рождена его желанием быть понятым потомками. Ему словно бы надоел ярлык «мастера юмористической фантастики», крепко-накрепко приклеенный к нему редакторами сразу после выхода книги «Там, где нас нет». Ему, по всей вероятности, не нравилось, что правильно и полностью понимают суть его произведений только отдельные филологи и культурологи. И он решил популярно и доходчиво рассказать, что такое миф и архетип, что такое фольклор и обряд, по каким законами они существовали в древности и существуют сегодня, в современной культуре. Он спешил открыть непосвящённым и не таким начитанным, каким он был сам, особенности своего художественного метода. Он хотел быть понятым…

Этим желанием и была продиктована такая необычная форма — если можно так выразиться, научно-художественная. Этим был и продиктован адресат — юный читатель. Михаил Успенский спешил поделиться тем, что знал. «Чего только нет у деда Европеича в сарайке!» — говорит в книге Нил. Чего только нет в мире мифов и легенд, который щедро раскрывает перед читателями замечательный писатель!

В мире мифов время течёт не так, как в реальном, но всё же течёт. И если «Богатыристика…» повествует о былинных временах, то «Алхимистика…» уже подбирается к Средневековью. И путешествие не ограничивается Русью. Вместе с Садко и Тристаном герои попадают в Англию и Ирландию, встречают там Мерлина и Робина Гуда. Затем переносятся в Прагу, где пересекаются с создателем Голема рабби Лёвом…

Михаил Успенский этой дилогией (возможно, планировались и дальнейшие продолжения, но, увы…) дал ключ к пониманию всего своего предыдущего творчества. И если «Богатыристика…» — ключ к «Приключениям Жихаря», то «Алхимистика…» — к романам «Белый хрен в конопляном поле» и «Девушка с мешком золота». То есть это — авторская отсылка к нему же прежнему, ещё один яркий постмодернистский приём.

«Язык, брат, сам всё расскажет, только умей спросить», — говорит мудрый Колобок. На прощание Михаил Успенский сделал всё, чтобы научить нас правильно спрашивать… Книга кончается возгласом этого же «солярного символа»: «Тогда вперёд! Нас ждут великие дела!». Он призывает нас к новым путешествиям в мир мифа и фольклора. И мы совершим их. Но, к огромному сожалению, уже без Михаила Успенского.

Писатель, ушедший непонятым, дал ключ к пониманию своего творчества: если не поняли современники, так пусть поймут потомки. В популярно беллетризованной форме он демонстрирует, как существует миф в обществе и культуре. Как этот миф снова и снова возвращается. И так же снова и снова возвращается к нам творчество тонкого ирониста и непонятого мифолога, наследника талантов Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Всё творчество которого — о нас…

Да, с тех легендарных времён, восходящих ещё к первому многоборскому князю Жупелу Кипучая Сера да к Жихарю-Самозванцу, земля сильно оскудела. Леса уже наполовину повырубили, реки своим ходом обмелели, белая рыба ушла искать, где бездна глубже, а красный зверь — где пуща гуще.

Потому что, как ни назови нашу землю — хоть Великая Тартария, хоть Гиперборея, хоть Многоборье, хоть Поскония, хоть город Глупов, хоть город Градов, — всяк в ней без труда узнает Ерусланию.

  1. S.

В 2016–2017 годах вышла трилогия «Весь этот джакч» — последняя совместная работа Андрея Лазарчука (род. 1958) и Михаила Успенского (1950–2014), каждым из которых было написано множество сольных произведений, однако именно их совместный роман «Посмотри в глаза чудовищ» стал одним из самых ярких событий в фантастической литературе 90-х и приобрёл статус культового. «“Джакч” мы придумали буквально за два часа, сидя в винном подвальчике в Ялте, — вспоминает Лазарчук. — Каждый написал свою часть и послал другому на правку — так появились “Соль Саракша” и “Любовь и свобода”… Потом случилось то, что случилось, и последнюю часть я писал уже в одиночку — хотя строго по придуманному нами».

На обложке книги «Стеклянный меч» тоже два имени…

Действие произведения происходит на жестокой планете Саракш, придуманной Аркадием и Борисом Стругацкими и описанной в повести «Обитаемый остров». Вот одна из характерных цитат: «Спецофицер выглядел так, как положено, то есть был похож на кого угодно, только не на спецофицера. Этакий умеренно пьющий деревенский фельдшер… Он и сидел-то на краешке стула, не осмеливаясь осквернить своими потёртыми штанами благородный серо-зелёный плющ обшивки…»

 

 

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: