Творчество как открытие
Интервью с Ниной Филипповой
Яркие люди, наделенные живым талантом. Необычные, часто трагические события, которые в человеческом сердце отзываются эхом. Особая, ни с чем не сравнимая атмосфера жизненной и творческой свободы.
Именно таким предстает кинематограф в описании Нины Филипповой. Подводя своеобразный итог своей сценарной работе, анализируя свой писательский труд, она делится с читателями своими размышлениями и памятью о самых важных встречах в ее жизни.
Вы много работали в сфере кинематографа. Как Вы пришли к этой профессии?
– Многое инстинктивно происходило – просто «несло»… Куда? Зачем? Ошибка это была фатальная или единственно правильный ход – невозможно узнать.
После, как мы переехали на материк с Камчатки, мне вообще показалось, что жизнь кончилась. Мне было пятнадцать лет. Я рвалась поступать то в институт, то в универ, то в театральный, то работала, то шарахалась от Москвы до Тихого океана в надежде найти выход. Но не знала какой. Помощь пришла, откуда совсем не ждала, – от моих детских «мечт» и подростковых миражей. А я решила было, что всё это навсегда стёрто с лица Земли! Одним из таких миражей было кино. Киношная атмосфера: то любим, то не любим, то едем, то не едем, то ждём годами, то посылаем всех, – мне казалась лёгкой и прекрасной…
Ваша фильмография довольно обширна. Расскажите, пожалуйста, о самых важных и интересных для Вас фильмах, о людях, с которыми Вам довелось работать.
– Первое, самое важное, что касается кино, – это стажировка на Мосфильме. Руководителем моим был Виктор Исаакович Цыруль. Фамилия его отца была Берзинь, расстрелянный адъютант Тухачевского. Виктора Исааковича усыновила семья Цыруль. Он вёл несколько фильмов. На двух из них, «Отец Сергий» И. Таланкина и «Поэма о крыльях» Д. Храбровицкого, я проходила стажировку. Сергей Бондарчук, который играл отца Сергия, завораживал (я не преувеличиваю) редкой своей внутренней тишиной и скромностью. Он как будто стеснялся курящих в перерыве рабочих… это при его-то роскошной внешности и статусе! И рабочие тоже робели! Удивительное зрелище!
Оператором был Георгий Рерберг, на площадке работала Алла Демидова – после моих «беспредельщиков» воспитанников это впечатляло! Ни о каком высокомерии не было речи, ни по отношению ко мне, например, ни к любому другому, от корифеев до простых смертных… Можно было говорить, что думаешь, не оглядываясь ни на заслуги, ни на разницу в возрасте, ни на политику.
Довелось работать с Евгением Салтыковым, с Эмилем Лотяну, с Евгением Дога… Именитых и умных людей было – только успевай соображать: актёры, художники, композиторы, писатели. С дирижёром Юрием Серебряковым и Эдуардом Николаевичем Артемьевым вообще вели философские дискуссии, будто знали друг друга сто лет…
Кино было для меня воздухом, даже когда я только мечтала о нём.Потом, на «земле», я поняла, из каких костей и жил, из какого мяса состоит кино. Но какая отмычка открывает главную тайну, которая есть дух, я долго не чувствовала. И шаг в этом направлении я смогла сделать, работая с Талгатом Нигматулиным.
Познакомились мы на казахфильмовской картине Булата Шманова «У кромки поля» и проводили много времени в обсуждениях, спорах о суфизме, литературе, о боевых искусствах, о музыке… Талгат уже был известным актёром, звездой, но мечтал попробовать себя в режиссуре…
Через пару лет он начал снимать короткий фильм по своему рассказу. Госкино Казахстана утвердило этот сюжет, выбрало для него двух главных героев, как «весомых носителей сакральной культуры Востока». На них была сделана ставка. «Актёришка» Нигматулин (я случайно услышала в Госкино, что так называли Талгата) должен был это просто зафиксировать как режиссёр. Но всё пошло не так. Я была директором этого фильма и увидела тогда неожиданно для себя схватку «носителей сакральных ценностей Востока» и Талгата. Даже не просто схватку, а столкновение не на жизнь, а на смерть – в этом фильме Нигматулин снял волею Госкино двух из двенадцати своих будущих убийц. На съёмках он не смог их переломить и добиться того, чего хотел. Он работал тихо, без скандалов и разборок, надеясь на волю и разум тех, кого снимал, хотя мог согнуть любого из «героев» три раза в колёсико. Но он уважал всех, с кем общался по жизни и если и прибегал к грубой силе, то в уличной драке, защищая других…
Фильм не получился. Он назвал его «Эхо». Именно со времени работы над «Эхом» у меня начал пробиваться «Источник жажды». Там описаны во многом факты, но в моей интерпретации.
Как началась Ваша деятельность в области литературы?
– Вскоре после убийства Талгата в Вильнюсе я ушла с киностудии и получила повестку КГБ по делу Нигматулина. Следователем был полковник КГБ Литвы И.Русецкий. Его интересовало всё, что я знала о «школе сущности» Абая Борубаева и о людях в его окружении. Скрывать мне было нечего. После беседы дали протокол ознакомиться. Я хотела просто подписать, не читая, но следователь настоял, и я стала смотреть свои показания. Все мои вибрации, туманности, лишние слова, эмоции исчезли из этого протокола совсем – осталась суть, и мой собственный текст удивил внятностью и чёткостью формулировок. Я посмотрела на протоколиста – он был мастер своего дела.
Благодаря этому протоколу я услышала себя. Смерть всегда вносит в жизнь большую ясность.
Я вернулась к своим дневникам времён работы в ПТУ. И решила изложить это своим новым языком, но смогла описать лишь первый месяц работы в училище, а дальше… не хватило сил, ни моральных, ни духовных! Я убрала подальше эти 50 страниц…
Со школы я записывала небольшие рассказы, описания природы, впечатления, рифмовала какую-то свою лирику и не знала, зачем мне это нужно. Потребность была просто. На режиссёрских курсах Ираклий Квирикадзе посмотрел мои «попытки» и сказал, что неплохо, но сильно отдаёт «шукшенианством», и заметил, что ему кажется, что на самом деле у меня другой стиль и язык…
И только после всех судов и событий я поняла, что оценка его была безупречно точной.
Спустя три года я подала документы на Высшие Курсы Сценаристов и Режиссёров Госкино СССР. Мне сообщили коллеги на студии, что шансов на поступление у меня нет и что я должна это понимать. Про свои шансы я только это и понимала, поэтому меня это заявление не тронуло. Но вдруг мне прислали вызов на конкурс. Я поехала и после отбора попала в мастерскую Валерия Фрида. Я тогда не знала ни его, ни его работ в кино, но когда узнала, поняла, что это лучший для меня расклад. Фрид был мудрым человеком и абсолютным реалистом. Никаких розовых очков. Отзывы его и характеристики не содержали преувеличений и излишеств. Всё аскетично. На тот момент я пребывала в таком же состоянии. Кажется, мы понимали друг друга.
Моё жизнеописание во время работы в ПТУ прочитал Володя Опенышев, он учился режиссуре у Ролана Быкова и загорелся сделать свой полный дипломный метр по этому материалу. Все члены коллегии в объединении у Ролана были против моего сценария. Один Быков был «за». Но он категорически убедил членов художественного совета, что это кино должно быть именно у него. В это время на Алма-Атинской студии «Катарсис» мне предложили оплату в два раза больше за этот материал. Но я отказалась.
– Как только началась работа над режиссёрским сценарием, стали исчезать целые эпизоды, появляться новые, но из другой жизни. Был нарушен и ритм, и смысл, сместились акценты. И я постепенно перестала ввязываться в процесс написания, поскольку течение уносило и Ролана, и Володю в другую сторону, дальше и дальше от меня. Обидно, досадно, но ладно! Фрид сразу говорил, что такое случается, и ничего страшного. Он говорил, что если я дорожу материалом, надо писать сценарий как литературное произведение «и спокойно смотреть на все метаморфозы, происходящие с ним». Я усвоила урок.
Как возник замысел повести «Источник жажды»?
– Замысел повести «Источник жажды» возник после съёмок короткометражки «Эхо» Талгата Нигматулина. То, что потом произошло, осмыслить было трудно (Талгат был зверски убит в Вильнюсе). Я тогда попыталась что-то зафиксировать (эмоции надо было куда-то девать), но не хватало ни слов, ни понимания, ничего не хватало и элементарно не умещалось в сознании. Но я пыталась снова и снова. Записывать попробовала чисто функционально – пришёл, увидел, наследил. Но это никуда не годилось. От бессилия срывалась на эмоции, этим всё портила окончательно Но понимала, что пренебречь тем, что случилось, не могу. После судебного процесса по этому делу решила двигаться по ключевым эпизодам, в каждом из которых, конечно, была внутренняя логика и смысл. И потихоньку оттолкнулась от берега.
Насколько тесную связь с реальностью имеют описанные Вами события?
– Почти все события реальны. Имена действующих лиц изменены. Тогда поднимался ислам, особенно после смерти Брежнева. Во что это выльется, никто не знал. Каждый надеялся на свое видение. Цитировали Зия Уль Хака о том, что ислам распространится от Пакистана до Урала и т.д. Одновременно с этим популяризировалось учение об абсолютной свободе, которая поможет открыть сверхспособности у каждого человека. Как ислам и абсолютная свобода одновременно помещались в головах – тайна для меня до сих пор.
Что Вы почувствовали, когда стали печататься в качестве автора художественной литературы? Какие мысли возникли, какие эмоции?
– В то, что эта книжка будет издана, я не верила, пока по почте не получила свои экземпляры. Это чудо для меня.
Относительно сути творчества. Для меня это откровение, открытие – когда скромное событие или человек открывают совсем по-другому жизнь, смысл, цель, будущее.
Над чем Вам больше нравится работать – над литературным произведением или над сценарием? Как бы Вы определили, чем различаются эти виды творчества?
– Над сценарием хорошо работать с человеком, который сам будет снимать. Ведь только кажется, что замысел, идея, сценарий – это почти всё. На самом деле какое получится из этого кино, большой вопрос и зависит от режиссёра, его видения, его вкуса, актёров, его силы и чувства меры, я уже не говорю о его воле… Кино – это искусство режиссёра.
Кроме прозы Вы пишете и стихи? Что вам легче дается, что труднее? По-разному ли работается над поэтическим и прозаическим текстом?
– Относительно стихов могу сказать, что они не сочиняются и не пишутся, а «приходят», как кайф к наркоману. Бродишь никому не нужный, чувствуешь мутно что-то, и вдруг – выплеск музыки, ритма внутреннего, эмоции… Потом оказывается, что это имело вполне конкретный смысл и логику. Проза – более последовательное занятие, более системное и естественное, она любит одиночество.
Что сложнее писать? Трудно, легко ли, но если поднялось до горла – скажешь. В рифму или так…
Чем, кроме литературного творчества и кино, вы занимались и занимаетесь в жизни?
– Чем занимаюсь? Планов много, пишу мало, живописью занимаюсь мало. Больше долблю на фортепиано, чтобы голову и руки с утра призвать к порядку.
Поддерживаете ли Вы общение с теми, с кем Вас связал кинематограф? Знают ли они о Вашем литературном творчестве?
– Относительно того, знают ли обо мне сейчас? Бог знает! Ведь «иных уж нет, а те далече». Потому в курсе ли кто-то из моих прежних визави о моём творческом бытии или нет, есть тайна для меня. Но мне нравится хоть по строчке в год, хоть по одной линии на холсте шлёпать по своему пути. Так сложилось, и это всегда было светом в конце тоннеля для меня.
Каковы Ваши дальнейшие творческие планы?
– Планы – потихоньку публиковаться благодаря ИСП. Это для меня сейчас главное.
Беседу вела Вероника Лапина
