Элита флоры и фауны
Элита флоры и фауны
Мы с моим хозяином, тем, настоящим, который был у меня, пока меня не украли, по природе — воины. И это легко доказать. Стоит запустить в небо ревущее чудовище под названием «самолет» — во мне просыпается воин, знающий тактику боя. Мой хозяин так и сказал, увидев, как я убегаю в панике от этого искусственного создания, неумело выдающего себя за птицу.
— Посмотри-ка, Буря наш — настоящий воин. Он и тактику боя знает. Убегает от противника, который заведомо сильнее его, причем делает это весьма грамотно.
Вера — его жена, а моя прислуга — она кормила нас с курами, пока меня не похитили, — рассмеялась, не поверив, и говорит:
— Вот уж не знала, что по правилам боя надо драпать в кусты, шарахаясь из стороны в сторону. Мечется как угорелый.
— Он правильно делает, а вот ты ничего не понимаешь в тактике боя, и тебя бы быстренько пристрелили, окажись ты на войне, — засмеялся, на этот раз над ней, мой умный хозяин. — Петух не мечется, а бежит по всем правилам, петляя, что затрудняет прицельный выстрел в спину.
Я-то, по правде говоря, просто бежал в малинник, стараясь не попасть в тень чудовищного создания, которое ревело, громыхало и завывало над моей головой, а оказывается, во мне проснулись древние инстинкты, которые заставляли моих предков спасаться от каких-то грозных хищных птиц, возможно, и драконов. Про драконов — это тоже хозяин сказал, и хотя драконы считаются вымышленными зверями, что, конечно, полная чушь, потому что мы с ними дальние, но все-таки родственники, на этот раз Вера спорить не стала, а сказала уважительно:
— Буря, Буря, дружочек мой краснокрылый, иди сюда, не бойся, мы тебя в обиду не дадим.
Чудовище громыхало уже где-то вдали, небо было чистым и спокойным, и я безбоязненно вышел из малинника, демонстрируя, что я никого не боюсь, а главное — отзываюсь на кличку. Откликаться на имя, даже самое глупое, у людей считается признаком ума. А еще у них считается, что чем больше у тебя имен, тем ты благороднее.
Если следовать этому правилу, то я из очень знатного рода, и даже первое мое имя явственно на то указывало. Оно было длинным и почти непроизносимым. Хозяин с Верой нашли меня в очень шумном и неприятном месте, можно сказать, в зверинце. Жил я там в тесном темном помещении, в компании молодых крикливых курочек, и таких же глупых и молодых петушков, которые постоянно дрались между собой, втягивая в это малопочтенное занятие и меня. Девочки, которые присматривали за нами, очень сердились, застав нас за дракой, и кричали:
— Уймитесь, засранцы, как мы вас продадим, если вы все перья себе повыдираете? Вы ведь не бойцовские петухи, а обыкновенные, хоть и зоветесь так, что не выговоришь. Хозяин на имя повелся — «Красные Брауншвейгские», и правда, красиво, — но мы не титулами торгуем, а канарейками да свинками. Смотрите, а то опять в клетки по семь штук запихнем!
Так мы узнали наше имя, а может быть, титул, а также, что нас продали в рабство и будут теперь перепродавать. Впрочем, что на нас найдется покупатель, большой надежды не было. Когда мы были совсем маленькие, какая-то вкусно пахнущая тетка одну клетку унесла, сказав, что ей надо украсить зимний сад, но мы быстро росли, и нас пришлось выпустить в этот темный угол. Сидя в тесноте, без любви и внимания, мы быстро теряли, как говорили девочки, товарный вид.
— А вдруг они бойцовские, уж очень драчливые! — сказала с сомнением девочка, которая присматривала за морскими свинками и торговала кошачьими кормами, самой вкусной едой в мире. Я это понял сразу, как только мешок опрокинулся и все, что высыпалось на пол, отдали нам. — Надо в Интернете посмотреть, что за порода,— продолжала добрая девочка. — Как, ты говоришь, их зовут? Брауншвейгские? Звучит благородно, просто у нас они немного пообтрепались. А когда их выгружали, они на солнце блестели, ну совсем как ирландский сеттер моего парня.
— А что толку? — презрительно отвечала самая вредная, та, что отвечала за птичек, которые сидели в клетках. Они занимали почетные места у окна, чтобы заманивать прохожих. От нас же их надзирательница отказалась сразу, категорически, заявив: — Кто будет покупать курей в центре Москвы, да еще за такую цену? Будь они хоть трижды породистые, хоть чемпионки мира. Вот сеттера твоего я бы сама купила, если бы не на квартире жила. Даже без документов взяла бы.
— Ага! И Лешку забрала бы впридачу, — язвительно отвечала владелица сеттера и Лешки. — Я сразу заметила, что ты на него глаз положила. А из документов тебе только свидетельство о браке и нужно!
— Угадала! — хохотали девчонки и громче всех та, что покушалась на Лешку с его сеттером.
Нас она в упор не замечала. И была права. В наш темный закуток даже никто не заходил, а если кто случайно оказывался рядом — брезгливо морщил нос и быстро разворачивался, бормоча:
— Превратить приличный зоомагазин в курятник… Боже, что с людьми делают деньги? Скоро всю Москву загадят.
Когда мы стали подрастать, а нас так никто и не купил, выяснилось, что хозяину нас всучили как декоративных кур, уверяя, что они пойдут нарасхват, потому что это модно — украшать загородные сады живыми игрушками. Мы были не прочь перебраться в сад даже в качестве игрушек, но владельцы садов почему-то к нам не заглядывали, и хозяин стал грозиться продать нас в соседний ресторан, ругая девочек, что они нас заморили. Когда хозяин ушел, приказав девочкам кормить нас на убой, мы страшно перепугались, а тетя Соня, которая убирала у нас в вольере, наоборот, обрадовалась и сказала:
— Наконец-то и нашего Палыча кто-то обманул. Не все же ему других дурить. Я-то сразу увидела, что это обыкновенные несушки. Если до лета не сбагрит их кому-нибудь, пару на дачу себе возьму, а то и с полдюжины, если скидку сделаете.
Тетя Соня сильно переменила к нам отношение после того, как нашла в углу вольера несколько яичек. Спрятав их в сумку, она очень потеплела к нам душой. Запустит, бывало, руку в мешок с кошачьим кормом и щедро сыплет нам в вольер, но не на убой, конечно, а чтобы товарки мои лучше неслись.
Девочкам тоже не понравилось предложение хозяина продать нас в ресторан, и они принялись возмущаться:
— Вот живодер, — говорили они. — Да мы их лучше сами раскупим, благо у нас половинная скидка!
— Половинная скидка у вас, чтобы залежалый товар на вас скинуть и чтобы вы не воровали, — проворчала тетя Соня. — А на что вам куры сдались?
— А что, очень прикольно на Первомай курицу или петуха кому-нибудь подарить! — смеялись девочки. — Потом 9 Мая, а у ветеранов почти у всех дачи, можно как награду вручать. — Предложения сыпались одно за другим: — Мы в конце мая классом собираемся. Вот бы математичке преподнести, у нее и кличка — Курица!
— Да, а еще в мае День печати, кажется, 5-го! — припомнила владелица сеттера. — Лешкина сестра в АПН работает. Туда можно для хохмы всех петухов отдать. Лешка говорит, что там одни голубые, поэтому сестра никак не может замуж выйти!
— Голубые все на телевидении да на эстраде, им же покрасоваться надо, — важно заметила тетя Соня, которая до выхода на пенсию работала костюмером, поэтому знала все про художественный мир Москвы.
— В Останкино нас с петухами не пустят, но там рядом ВДНХ. Можно в какой-нибудь павильон животноводства их сдать.
— Тогда уж птицеводства, — вновь вмешалась ученая тетя Соня. — Но, думаю, все эти павильоны сейчас китайским барахлом торгуют.
Не успел я задуматься, как голубые куры могут помешать кому-то выйти замуж и почему нас нельзя поместить рядом с китайским барахлом, которое тоже пахнет не самым лучшим образом — это я точно знаю, поскольку нас долго везли в одном фургоне с китайским товаром, прежде чем выгрузить в центре Москвы, — дверь зоомагазина распахнулась, чтобы впустить моего будущего хозяина.
То, что вошел мой настоящий хозяин, я сразу понял по голосу. Голос был глубокий, раскатистый и веселый. А человек, который говорил им, — большой, добрый и щедрый. И совсем не привередливый, потому что даже не поморщился, когда подошел к нашему вольеру.
— Что за ностальгический дух детства? — воскликнул он. — Не хватает только глечиков на заборе да вышиванок, которые очень бы вам подошли, — и он улыбнулся, но не нам, а девчонкам, которые и сами начинали улыбаться при появлении покупателей, потому что так велел Палыч. — Вера, иди сюда, тут такие забавные курочки! — и он обернулся к женщине, которая вошла вместе с ним, но сразу же прилипла к прилавку, как обычно делали и другие женщины.
— Скажите хозяину, мы не против вышиванок, — оживились девочки. — Ассортимент позволяет, у нас и семечки есть, и пророщенное зерно. А Галя у нас вообще с Украины.
Галя, которая мечтала обзавестись сеттером и свидетельством о браке, даже покраснела от удовольствия и улыбнулась, на этот раз искренне. А тут и Вера подошла на зов хозяина. Она слегка поморщилась, но не из брезгливости и не потому, что ее муж шутил с девочками, а скорее от сострадания к нам.
— Им же тут тесно! — воскликнула она. — Смотрите, один даже пытается улететь! — и она указала на меня.
Я вовсе не пытался улететь, поскольку лететь нам было некуда, да я, по правде говоря, летать и не умею. Просто, завидев своего хозяина, я не смог сдержать ликования и замахал крылами, а потом и запел — на удивление всем и прежде всего самому себе. До этого никто из нас петь и не пробовал, думали, что не умеем, а может, повода не было. Мой голос, в отличие от голоса моего хозяина, был неуверенным и хриплым, но все почему-то обрадовались и засмеялись.
— А я сомневалась, есть ли среди них петушки, — сказала Лешкина подруга. — Потому что они еще очень молодые, а мы не очень разбираемся в куроводстве… в птицеводстве, — поправила подоспевшая тетя Соня.
— Кое-кто разбирается, — отодвинула ее своим пышным телом Галя. — Курочки у нас очень породистые, Красные Брауншвейгские, и на них большой спрос, но одним нужны исключительно курочки, а другие предпочитают петушков, чтобы будили по утрам. Советую брать с петушком, куры лучше несутся, если в курятнике есть петух.
Девочки почуяли в веселом добром человеке и его жене покупателей и старались вовсю, расхваливая наши достоинства, о которых мы и сами не подозревали.
— Очень неприхотливы в еде, в отличие от других породистых кур, не требуют особого ухода, покладистые, никогда не дерутся… даже в такой тесноте, — безудержно врала Галя. — Будут украшением вашего дома, то есть сада. А уж как поют!
Чтобы сгладить неловкость от ее вранья, я опять запел, на этот раз более уверенно.
— Идущие на смерть приветствуют тебя, — неожиданно молвил тот, кого девочки считали покупателем, а я в мечтах видел своим хозяином, чем сразу все испортил.
— Так вы из ресторана? — протянула Лешкина подруга. — Кур забирать будете?
— Почему из ресторана? Мы только собираемся в ресторан, а к вам зашли присмотреть ошейник для кота. Он его вечно теряет. Вера, ты выбрала что-нибудь?
Вера тем временем потеряла к нам интерес и опять высматривала что-то, склоняясь над прилавком.
— Я бы хотела поярче, желтый или красный, чтобы заметно было, если потеряет в траве.
— Красные у нас только куры, — буркнула тетя Соня, — да вот они никому не нужны.
Девочки зашикали на нее, а Лешкина подруга вежливо сказала:
— Я подберу вам самый яркий. Причем с бубенчиком, чтобы слышно было, куда его занесло. — И, звякнув мелодично бубенчиком, добавила: — Вы не боитесь выпускать кота в сад? А если он и сам потеряется?
— Да он у нас практически вырос за городом, — молвила Вера, забирая ошейник и звякая у кассы монетами. — Причем такой любитель покушать, что возвращается, стоит тряхнуть на крыльце пакетом с кормом.
Настойчивая Галя усмотрела в этом добрый знак и решила сделать еще один заход:
— А вы еды для котика прикупите, у нас очень свежие корма и выбор богатый. Хотя, если вы собрались в ресторан… Может, на обратном пути зайдете? Мы и кур, сколько скажете, отловим, и коробку подходящую найдем. Правда, они украсят ваш сад и с котом подружатся, такие миролюбивые, просто игрушки.
Как можно так беззастенчиво врать, ведь сам Палыч признал, что мы не декоративные! Но я приосанился и стал гордо выхаживать вдоль сетки, демонстрируя свою красоту. Мне очень хотелось верить, что хозяин не оставит меня в этот затхлом мирке, а возьмет в свой сад, где гуляет, позвякивая бубенчиком, кот, а этого наглеца еще зазывают в дом кормом, которым каждый полакомиться не прочь.
Однако хозяин повернулся к нам спиной, а спина была такая широкая, как у того шофера, что вез нас вместе с китайским барахлом и выгрузил своими надежными руками в этом ненадежном месте. И вот эта широкая надежная спина покидала нас. Я отчаянно прокричал ему вслед, чтобы он забрал меня отсюда, не важно в какой сад, зимний или летний, с котом или без кота, да пусть хотя бы и с собакой! И вопль мой, сиплый от горя, заставил его остановиться.
— А почему вы предлагали взять кур в ресторан? — спросил он. — Я что-то не слышал, чтобы в рестораны приходили со своей едой. Вылавливать из аквариума рыб, прежде чем их зажарить, приходилось, но куры — это что-то новенькое.
— С жиру бесятся эти новоявленные рестораторы, — презрительно сказала Вера. — А их клиенты тем более. «Суп в кастрюльке прямо из Парижа» — это уже не для них. Знаешь, мне что-то расхотелось в ресторан. Поужинаем дома.
— Тогда вам тем более следует купить кур, — перегородила им дорогу Галя.
— Да что вы, девушка! — возмущенно отвела ее руку Вера. — Неужели я куплю живых кур, чтобы оторвать им головы и съесть?!
— Ну, зачем же съесть, — оттеснила Веру Лешкина подруга. — Наш хозяин, он действительно хотел продать кур в ресторан, и когда вы сказали, что они запели перед смертью, мы решили, что вы из ресторана.
— Извиняйте, мы не поняли, что вы интеллигентные люди, — решительно сказала Галя, — думали, партнер хозяина за курями пришел.
Вера с хозяином рассмеялись, а тетя Соня проворчала:
— Ну, где ж вам понять. Вы же Цезаря считаете салатом, а про Светония и не слыхивали.
— Аккуратней надо с цитатами, — буркнула Вера.
— Девочек ввели в заблуждение, кур перепугали.
— Да он так отчаянно и смело закричал, — сказал хозяин, выискивая глазами меня, — ну точно гладиатор, готовый на все ради победы.
Мы, по правде говоря, были тогда все на одно лицо, даже от курочек мало отличались, поэтому я замахал крылами и вновь запел, чтобы хозяин не перепутал меня с другими, когда забирать будет. Девочки тоже поверили, что избавятся от нас, поэтому Галя кинулась искать коробку, а остальные продолжали расхваливать нас, вгоняя меня в смущение.
— Я не предполагала, что куры такие умные, — склонилась над вольером Вера, а я и не подумал отпрыгивать, а быстренько нашел на полу крошку и стал угощать свою будущую кормилицу, показывая, какой я щедрый. Набежали, однако, куры, и крошку я съел сам.
— Такое впечатление, что они все понимают, — оценила мой поступок Вера. — А эта, с гребешком, — просто чудо.
— Раз с гребешком и поет, значит, петух, — улыбнулся хозяин. — Тогда как известная поговорка придумана про кур.
— Куры, конечно, дуры, — радостно подхватила Галя, ставя в вольер громадную коробку, — но зато они несутся. Я вам самых крупных подберу. К Первомаю будете со своими яйцами.
— Нет, нет, мы не готовы к такому пополнению семьи, — решительно сказал хозяин.
— А я бы взяла этого петушка, он такой забавный, — возразила Вера.
— А что петух будет делать без кур? С Пудей драться? Пудя — это наш кот, голубой перс, — пояснил хозяин девочкам.
— Знать, судьба ему жить с голубыми, — усмехнулась тетя Соня. — Эти дурочки, — и она кивнула в сторону девочек, — собирались всех петухов в АПН сдать, ко Дню печати.
— В Агентство печати «Новости»? — изумился хозяин. — Странный выбор. Тогда уж лучше в театр к Вертюку, благо он тут неподалеку.
— Да сейчас их всюду пруд пруди, — махнула рукой Галя. — Придется выходить замуж фиктивно.
— Зачем же фиктивно? — изумилась на этот раз Вера. — Для маминого спокойствия?
— Что вы?! Родители у меня современные. Мне замуж надо для прописки. Я ведь тут на птичьих правах.
— Кстати, о птичках! — ехидно заметила Лешкина подруга. — Может, загрузишь эту коробочку и сама в ресторан отнесешь? Хозяин ведь сказал, что если к праздникам хотя бы половину не продадим, все на нас повесит!
— Ежели вопрос ставится столь радикально, придется вам помочь, — развел руками наш спаситель.
— Но… все-таки… как их кормить? Мы ведь в этой сфере полные профаны. Я последний раз видел живых кур у тетки под Одессой, и было это до Великой Отечественной войны, о которой вы, милые девочки, слышали только в школе.
— Ну почему же в школе — по телевизору! — иронично заметила тетя Соня, с интересом поглядывая на покупателя, а потом на его жену.
Наш хозяин тоже смотрел вопрошающе на жену:
— Вера, ты справишься с такой нагрузкой? Я не обещаю, что уход за курами станет моим любимым занятием.
— Да что вы, какая нагрузка? Мы вам на первое время корма дадим, а потом выпустите на участок, будут сами кормиться! — оживились девочки. — А еще лучше вольерчик сделать, чтобы они цветник не попортили, рассаду не поклевали, если вы содите чего по весне. Сыпанули в вольер пшена, комбикорма… этого добра на каждом рынке хватает, поилку поставили, в землю врыли, чтобы не перевернулась…
Особенно усердствовала Галя, и по ее уверенному тону было видно, что в курах она действительно кое-что смыслит, а нами не занималась, потому что считала это понижением в должности. Она так и хозяину сказала: «Если бы я знала, что мне и тут кур навесят, я бы лучше в Петелинском курятнике сидела. Я к вам на чистую работу нанималась. У вас на вывеске написано: «Элита флоры и фауны», а с каких это пор куры стали элитой?» Хозяин от растерянности, что ему перечат, промолчал, и Галя с тех пор в упор нас не замечала, занимаясь только птицами в клетках. А тут просто рассыпалась, нахваливая нас.
Однако судьбу нашу решил аргумент, высказанный тетей Соней.
— Хлопоты кое-какие будут, зато яйца свои, экологически чистые, — веско молвила она. — Магазинные-то и есть не хочется. Я сама думаю с пяток голов на дачу взять.
— Вы правы, яйца сейчас в магазинах отвратительные, — кивнула головой Вера. — Иной раз даже рыбой пахнут. Как можно яйца и рыбу хранить в одном помещении?
— Нет, это потому что кур рыбной мукой кормят, а муку из дряни всякой делают, из отходов да протухшей рыбы, — со знанием дела заявила Галя. — Я с полгода на птицефабрике под Москвой работала, пока чистой работы не нашла. Меня хозяин потому и поставил на птичек, мол, у меня опыт ухода за ними есть. А если бы вы видели, что там за уход, на фабриках этих, в рот бы курятины не взяли!
Треща без устали, Галя умудрялась ловить кур и ловко складывать их в коробку. Чтобы избежать этих грубых прикосновений, я сам взлетел на край коробки и запел победный гимн.
— Слышишь, совсем другой тон, а тогда был глубоко обреченный, но с вызовом! — воскликнул хозяин, жестом останавливая бурную деятельность Гали. — Нам, пожалуй, хватит. Сколько вы их там отловили?
— Да что вы? Тут и дюжины нет!
— А нам дюжины и не надо. Упакуйте еще этого красавца, и хватит, — твердо сказал хозяин.
— Осталась как раз счастливая дюжина, — добавила Вера, глазами пересчитав остальных. — Так что вас, надеюсь, не накажут, а нам и девяти хватит.
— С петухом десять, — сказала та, что за кассой. — Пробивать десяток? — и она назвала сумму, от которой у меня крылья опустились.
Когда девочка за кассой объявляла цену, покупатели обычно спрашивали: «Вы шутите? Я же свинку для ребенка покупаю, а не дойную корову». Или: «Девушка, если, вы свой телефон называете, то я, к сожалению, женат…» Иные пошутят-пошутят и выкладывают нужную сумму, а другие, бывало, и уходили. Я очень испугался, что нас не возьмут или возьмут одних кур, потому что от них больше пользы, и сам спрыгнул в коробку.
Все засмеялись, а Галя сказала, захлопывая над моей головой картонку:
— Ну, что за жентельмен?! Не желает отпускать кур одних. Среди мужиков ныне таких не водится. Ушла к другому — и с плеч долой.
Я-то, по правде говоря, не хотел терять хозяина и Веру, а также перспективу пожить у них в саду, а о курах я даже не подумал, потому что их и в загоне оставалось вдоволь.
К счастью, денег у хозяина хватило. Более того, он еще раз рассмешил девочек, рассказав им историю, смысл которой я не особо понял, потому что слушал через коробку, а рядом ерзали и квохтали куры.
Самое смешное в его рассказе было то, что стоили мы ровно столько, сколько им с Верой дали за два каких-то ваучера. Девочки просто покатывались, когда хозяин пояснял им, что во время коллективизации, когда у людей отнимали все, чтобы они не жили слишком богато, кур все-таки оставляли, поскольку мы не считались предметом роскоши. А теперь вот нас продают в элитном магазине, и при этом мы не каждому по карману, потому что стоим как целых два ваучера!
— Так вы, выходит, выгодно ваучеры вложили, — услышал я голос владелицы сеттера. — Я свой маме отдала, не знаю, куда она его дела, во всяком случае, богаче не стала, а вот Лешка, тот сразу сказал, что это все фуфло, как и тот, кто эти ваучеры придумал, и приклеил свой ваучер в туалете, да еще и надпись нецензурную сделал. Она очень смешная, поэтому я расскажу, пропустив самое грубое слово: «Оглянись вокруг себя, не … ли кто тебя?» — и все просто грохнули, заглушив, что сказал мой хозяин. До меня долетел только конец фразы:
— … нас иметь, кроме наших правителей?
А потом приехал и сам Лешка, слава богу, без сеттера, но на машине с багажником. Сказал, что доставит нас с ветерком, погрузил на самый верх, и мы поехали в очень комфортных условиях, без вонючих китайских тюков, и действительно с ветерком, потому что в дырочки, которыми была истыкана коробка, сильно дуло, и мы сидели, прижавшись друг к другу и к полу.
Зато в саду было раздолье. Я первый раз в жизни ел траву, которая не валялась, вялая и безвкусная, а росла в земле и пахла вкуснее, чем сама земля. Правда, травы было маловато, а кое-где под деревьями землю прикрывали плотные ледяные кольца, но вода возле таких мест была просто бесподобной. Испив такой водицы, хочется петь, летать, и вообще — ликовать!
Ликовали мы недолго, потому что Вера решила, что мы можем простудиться с непривычки, и хозяину удалось, не сразу, но все-таки загнать нас на террасу, где мы и поселились в углу, отгороженном старым диваном с высокой деревянной спинкой и каким-то коробом. Пол был посыпан пахучими опилками, и куры тут же принялись рыться в них, будто их три дня не кормили. Так говорила тетя Соня, когда они набрасывались на кошачий корм. Вера тоже корма не пожалела, но насыпан он был в большую миску, которую тут же перевернула самая глупая из моих товарок, вскочив на край кормушки. После чего они принялись рыться в опилках с еще большим рвением, так, что пыль взметнулась столбом. Я же от этого веселого переполоха вскочил вначале на короб, а потом на диван, и запел во все горло. Прибежала Вера.
— Ты посмотри, он на спинку дивана взлетел! — закричала она.
Куры присмирели, забившись в угол, а хозяин, увидев меня почти на уровне своих глаз, первый раз назвал меня героем.
— Ну, просто герой! — воскликнул он. — А как победно он осматривает свои новые владения! Они тут, конечно, все загадят, пока я сарай к их нуждам приспособлю, но на улице плюсовые температуры, так что днем будут на вольном выпасе. Уже и трава кое-где пробивается.
Вера кивнула головой и сказала не очень одобрительно:
— Они уже угостились крапивой и весь чеснок склевали, который я осенью посадила по совету Ани. Даже не верилось, что из этих сухих долек что-то вырастет, а там такие перья вымахали. Куры как бешеные на них набросились.
— Это очень хорошо! — обрадовался хозяин вместо того, чтобы выругать нас. — Значит, у них был авитаминоз!
Так началась наша счастливая жизнь. С Пудей, правда, мы подружились не сразу. Это толстое лохматое существо, больше похожее на швабру, которой тетя Соня подметала пол, поначалу отнеслось к нам очень недружелюбно. Стоило Вере оставить дверь на террасу открытой, оно тут же возникало как из-под земли и моментально занимало мое место на диване. Оттуда оно следило за нами своими оранжевыми глазами, да так мрачно, если не сказать угрожающе, что и домой идти не хотелось. Мы и не шли, пока Вера не брала Пудю на руки и не уносила с террасы. А он еще и царапался, не желая покидать стратегически выгодную позицию. Так мой хозяин сказал про облюбованное мною место.
По всему было видно, что Пудя задумал нас выжить. Когда нам случалось встретиться во дворе, мы оба дипломатично делали вид, что каждый спешит по своим делам, и в открытую конфронтацию не вступали, чтобы не огорчать хозяина и Веру. Но если кот оказывался на ветке, под которой квохтали мои глупые подружки, он мог сигануть им чуть ли не на головы, надеясь, что они улетят, как улетают от него другие птицы, или умрут с перепугу.
Но потом у нас появился свой дом, куда Пудя заходить опасался, и постепенно как-то все само собой наладилось. Да и что нам было делить?! Пудя, правда, придирчиво обнюхивал наш корм, когда мы жили на террасе, но отходил с презрительной мордой, ни разу даже не попробовав. Нам же его еду не давали, а кормился он только в доме, куда вход для нас был закрыт. Да мы туда и не рвались, у нас был свой дом, с удобными жердочками по стенке, уютными гнездами для кур и с великолепной кормушкой, которая не опрокидывалась, взгромоздись на нее хоть вся моя беспокойная стая. Эту кормушку хозяин сделал собственными руками, чем очень гордился.
А еще он гордился мною и моей исключительной потенцией, которую отмечали все — соседи, гости и даже случайные прохожие, которым случалось увидеть меня с моими курочками через забор. А особенно мною восхищался дурно пахнущий человек, приезжавший изредка на большой вонючей машине, которая своим хоботом высасывала все отходы, что скапливались в конце участка под землей, прикрытые тяжелой железной крышкой. Он прямо говорил:
— Ваши куры хорошо несутся, потому что такой красавец при них. А от моих один разор, весь огород перерыли, клубнику и ту поклевали. Поотрубаю всем головы — и дело с концом!
— А вы им дворик отгородите, я могу и рабицы дать, у нас осталась, — советовала Вера.
— Да когда мне? Это ваш мужик не работает, а я чуть ли не каждый день за баранкой. Я водилой сорок годков оттрубил, вначале председателя возил, а потом и на грузовых. Это сейчас, когда совхоз угробили, пришлось на говновозку пересесть.
— Мой муж тоже работает, — вежливо отвечала Вера. — Но его работа позволяет ему находиться дома.
— Да что это за работа — книжки писать?! — махал вонючей рукавицей водила. — Мой внук тоже больно умный, приедет, в книжку уставится, а велишь делом заняться — «Не видишь, — говорит, — занят»! А бабка потакает: «Отстань от него. Мальчик учится, не всем же чужие нужники чистить!» И дочку она испортила. С трех лет в Одинцово на кружки разные таскала, а как подросли, вдвоем с Валькой туда мотались, чуть ли не каждый день. Валька-то хоть профессию приобрел, наряды всякие кружевные шить выучился, теперь богатых дамочек одевает. Да вы его знаете, его по телевизору часто показывают, а был — плюнуть не на что — от горшка два вершка. А теперь вот фигура! А моя дура танцульками увлеклась. Жена даже на полставки ушла, чтобы ее в Москву возить. Ну и что толку? В сорок лет на пенсию выперли. Хорошего работника разве отправят на пенсию в сорок лет?
— Это нормально для балерин, — улыбнулась Вера. — У них тяжелый труд…
— Да что это за труд — ногами дрыгать? — вконец разозлился вонючий дед. — Теперь учительницей устроилась. Но стыдно сказать — учительницей танцев! «Почему, — говорю, — не русского языка, не физкультуры, на худой конец?! Кому, — говорю, — танцы твои нужны при такой-то жизни?» А она только хохочет: «Ты, папа, ничего не понимаешь».
Вот этот глупый человек и стал причиной нашей с хозяином разлуки.
Но это случилось много позже, а пока я наслаждался жизнью, делая ее, по возможности, приятной и для других. Когда ты счастлив по-настоящему, хочется сделать счастливыми всех кругом, и я изо всех сил ублажал свою «великолепную девятку» — так Вера называла моих кур. Они исправно неслись экологически чистыми яйцами, причем яиц было столько, что к ним пристрастились все наши соседи. Кому бы ни вручала Вера очередной кулечек — соседке ли, кормившей нас через забор мацой, потому что дети у нее выросли русскими и терпеть не могли этот вкуснейший продукт; почтальону ли, приносившему нам газеты, которые долго рассматривал хозяин, иногда смеясь и зачитывая что-то Вере, а потом рвал на мелкие клочки, чтобы выстелить ими пол нашего домика, — все хвалили почему-то не яйца и даже не моих кур, а именно меня. Скоро я поверил, что этот диетический продукт — заслуга исключительно моей неувядающей потенции. И как не поверить, если все так говорят!
Однажды, вскочив по-хозяйски на одну из своих подружек, я заметил, что вокруг никого нет. Я огляделся — действительно никого! Даже Пудя не следит за нами своими оранжевыми глазами. Стало так скучно, что хоть с курицы спрыгивай! В этот момент за забором послышались знакомые шаги, и калитка распахнулась. Вошел хозяин со своим старым другом, причем оба были в приподнятом настроении. От восторга, что хозяин вернулся, я взмахнул крылами и чуть не свалился с курицы. Оба — и хозяин, и гость — рассмеялись, чем очень смутили меня, но спрыгивать с курицы, не сделав своего дела, было бы еще позорней, и я яростно принялся топтать застоявшуюся несушку.
— Ты замечал, что твой петух похож на небезызвестного политика, г-на Бурбониса? — спросил гость.
— Обижаешь! — воскликнул хозяин. — Сравнивать красавца и урода! Кроме того, мой петух преисполнен чувства собственного достоинства и свято блюдет вопросы чести, а упомянутый тобой политик этими принципами не обременен.
— Не скажи! — покачал головой гость. — В их характерах много схожего. И тому и другому не важен процесс, впрочем, как и результат. Главное, чтобы его самого заметили и оценили по достоинству. Твой красавец скучал, сидя на курице, но стоило нам зайти, он чуть в небо не взлетел, изображая из себя орла, поймавшего кролика.
— Согласен, есть в Буре желание покрасоваться, но он заботлив к своим хохлаткам…
Чтобы снять с себя глупые обвинения и поддержать хозяина, я нашел под кустом жирного червя и принялся сзывать подружек. Они, разумеется, кинулись ко мне со всех ног, но поскольку червяк был один, а куры могли и подраться за него, опозорив меня, пришлось съесть самому.
— Молодец, Буря! — заржал гость. — Их много, а ты один. А ты говоришь — не похож! Да вы и зовете его в честь Бурбониса! — продолжал насмехаться надо мной развеселый наш гость, усаживаясь в качалку, что стояла возле столика, на котором любил растянуться Пудя, свесив вниз свой пушистый хвост, который так и хотелось клюнуть.
— Он назван Бурей, потому что из породы Браунов, то есть коричневых, или бурых, кур, — строго сказала Вера, — выходя на крыльцо с подносом, на котором стояли чашки и дымился кофейник. — А ты, вижу, уже успел заправиться по дороге к нам? За обедом не получишь ничего, кроме пива.
— А я рассчитывал на вашу вишневую настойку, — воскликнул гость, вскакивая и забирая у Веры поднос. При этом он фамильярно поцеловал нашу прислугу в щечку. — Иначе зачем я на электричке, как бомж, трясся, бросив своего железного коня?
— Мог бы и на машине, а то тебя встречай, как малое дитя, — улыбнулась Вера. — Сто раз был у нас, а как идти от электрички, не помнишь. Переночевал бы у нас, а с утра мы бы все на пруд сходили.
— Да я и на машине не помню, где ваш поворот. Замаскировались в своих садах, как в райских кущах. Даже не поверишь, что в пяти минутах — МКАД, а еще ближе — Одинцово.
— Да уж, помню, как мы тебя из Одинцова возвращали, где ты пытался объяснить милиционеру, что наш поселок за Одинцовом, а не до него. Парень был, пожалуй, из Мордовии, а то и откуда подальше, и почти поверил тебе, — засмеялся хозяин.
— Одинцово ваше как Бермудский треугольник: если в него случайно попадешь, считай — пропало!
— Пить надо поменьше, — дружелюбно молвила Вера. — Ладно, будет вам вишневка. А иначе зачем я по вишням, как девочка, лазала, — передразнила она гостя, — а потом ее сутками вялила, доводя до кондиции.
— А ты и выглядишь как девочка, — вздохнул гость, глядя вслед уходящей в дом Вере. И, повернувшись к хозяину, завистливо добавил: — Вы тут все неувядающие какие-то. Верка твоя не стареет, ты без устали бумагу мараешь, не успеваю твои книжки читать, и Бурбонис ваш — половой гигант, а ему уж, наверное, лет пять-шесть, что, по нашим меркам, под семьдесят?
— Да, около того, — прикинул в уме хозяин, сам удивившись таким цифрам. — Пара кур уже пали, я думаю, от старости, еще одна хромает, а нашему герою — все нипочем.
— У них нашли белковое отравление, — сказала через окно Вера.
— Да он их затрахал просто, — заржал гость. — Ему стадо голов в пятьдесят надо, а он вынужден обходиться полдюжиной кур.
— Ты еще скажи — отару! — засмеялся хозяин. — Птицы все-таки стаями держатся, или группами… Хотя, ты знаешь, они у нас так очеловечились, что даже на клички отзываются. Никогда не предполагал, что куры такие умные. Вера! — крикнул он в окно, откуда доносилось позвякивание посуды. — Позови гражданку Иванову.
Вера вышла на крыльцо с пакетиком корма в руках.
— Я вначале Пудю позову, запропастился куда-то с утра.
— Да он просто не любит гостей, придет, когда есть захочет, — небрежно молвил хозяин. — Ты покажи, как бежит на твой зов гражданка Иванова.
Вера любила Пудю гораздо больше, чем кур, поэтому принялась трясти пакетиком, приговаривая:
— Пудя, Пудя, ласточка моя, иди кушать! — и даже высыпала часть корма на дорожку, поскольку Пудя что-то задерживался. Наконец он вылез из-под террасы, весь в опилках и паутине, всем своим видом показывая, что крайне нами недоволен. Он был похож на кого угодно, но только не на ласточку, потому что ласточки — это малюсенькие птички, меньше воробья, которые селятся под крышами. С Пудей их объединяло лишь то, что он тоже не прочь был поселиться под крышей и не раз примеривался к верхнему окошечку, да не мог туда пролезть, потому что был слишком жирным.
Пудя проследовал на крыльцо, и взглядом не удостоив гостя, более того, даже не понюхав рассыпанный на дорожке корм. Он принялся тереться своим грязным лохматым боком о подол нарядной Вериной юбки, а та ничуть не разозлилась, напротив, начала оглаживать и ощипывать его толстые бока, приговаривая:
— Ну, что тебя тянет в самые непотребные места, опять ошейник потерял, не хватало еще блох набраться.
— Оставь ты этого засранца, — проворчал хозяин.
— Он совсем зажрался. Сухой корм не ест, требует из банки. А ошейник я нашел, он на окошке в прихожей лежит.
— Прекрасно, — любовно молвила Вера, подхватывая на руки этого засранца, несмотря на угрозу набраться от него блох и грязи. — Подожди, сейчас открою новую баночку, — и она забросила кота в дом. Потом, поискав глазами кур, которые от гостя удрали подальше в сад, она произнесла командным тоном: — Шире шаг, гражданка Иванова! — не успела она повторить команду, как по дорожке уже спешила к ней наша хромая курочка, смешно выкидывая непослушную ногу.
Гость сидел, вытаращив глаза. Похоже, он лишился дара речи.
Хромоножка принялась клевать Пудин корм. Я этого стерпеть не мог и тоже смело присоединился к ней, а это стало сигналом и для остальных, что место безопасное. И скоро вся моя команда набросилась на любимое лакомство. Вера от щедрот души высыпала из пакетика остатки. Вот уж ликования было! И правда, что добру пропадать, когда Пудя зажрался. Пусть ждет за дверью, когда ему откроют банку.
Наконец гость пришел в себя, но не до конца, потому что сказал полную глупость:
— Они так только на кошачий корм реагируют?
— Они так на голос Веры реагируют! — торжествующе молвил хозяин. — Она может им хоть камней насыпать, они все равно на ее голос прибегут, и первой — гражданка Иванова.
— Так это же готовый цирковой номер! — воскликнул гость, не в силах глаз от нас отвесть. — Но как вы добились, чтобы первой прибегала хромоножка? Она ведь, по идее, должна отставать от остальных и быть более пугливой. В этом, я полагаю, вся соль вашего трюка?
— Тут нет никакого трюка, — пожала плечами Вера. — Все получилось случайно. Заметив, что курочка прихрамывает, я стала пересаживать ее из травы, где она запутывалась и падала, на дорожку, а чтобы она не пугалась, прикармливала ее при этом. Вот она и стала бегать за мной по пятам. Кстати, «Шире шаг, гражданка Иванова!» впервые произнес Марик, увидев, как она несется ко мне, смешно выкидывая больную ногу, но вообще-то он прав, она прибегает скорее на звук моего голоса, чем на саму команду.
— А кто гражданке Ивановой ногу отдавил? — поинтересовался гость. — Кстати, с ними много хлопот? Они ведь, наверное, болеют.
— Болеют, но скорее от нашей некомпетентности, — сказала Вера. — Первые две пали, потому что мы их перекормили зерном. Думаю, и эта охромела по той же причине. Оказывается, у них случается белковое отравление, если кормить очищенной пшеницей. Вот мы и держим их на вольном выпасе, чтобы они сами искали нужные пищевые добавки.
Я-то сам никогда не болел, а вот с курами подобное приключалось. Тогда их сажали в клетку и везли куда-то лечиться. Я знал, что с лечения иной раз не возвращаются, поэтому слово «лечиться» терпеть не мог. И был абсолютно прав, потому что главная трагедия моей жизни случилась, когда моего хозяина тоже увезли лечиться на большой белой машине, которая так торопилась, что даже не стала заезжать во двор. Если бы она заехала, нас бы предварительно загнали в вольер, а так про нас все забыли, более того, забыли даже закрыть калитку, когда хозяина, бледного и непохожего на себя, укладывали в машину двое дюжих парней, одетых в белое, под цвет своей машины. Рядом стояла Вера, тоже бледная и страшно перепуганная.
— Хорошо, что согласились на госпитализацию, — сказал белый парень, предлагая и ей сесть в машину. — Все признаки острого инфаркта, придется подлечиться. Взяли все необходимое?
— Да, да, конечно… и страховой полис нашла, — лепетала не своим голосом Вера.
Машина уехала, увозя и хозяина, и Веру, а мы, пережив весь этот ужас в малиннике, осмелились подойти к калитке, только когда начало темнеть. Пудя сидел на заборе, пристально всматриваясь в пугающий простор улицы. Он явно ждал хозяина, а кошки все знают наперед, поэтому мы, успокоившись, сами пошли на ночлег, благо вольер был открыт.
Утром, когда мы по зорьке выскочили во двор, Пуди на заборе не было. Он сиротливо сидел на крылечке под дверью и даже не мяукал, потому что звать было некого — ни Вера, ни хозяин так и не вернулись.
Вера как-то сказала, что беда не приходит одна. Я тогда ее не понял, но она, оказывается, умеет предвидеть, почти как кот. Если первая беда приехала на чистой машине, с белыми вежливыми людьми, то вторая — на вонючей говновозке, с глупым ворчливым мужиком. Грубо пнув ногой полуоткрытую калитку, он вошел во двор, огляделся и быстрым шагом направился к дому. Пудя предусмотрительно сиганул на яблоню. Нам бы сообразить, что говночерпий — так его называл наш хозяин — пришел с дурными намерениями, и кинуться врассыпную, так нет — куры побежали прятаться в домик. Я остался на страже. Что-то подсказывало, что мои подруги нуждаются в защите, и я занял самую выгодную, как мне казалось, позицию — на пороге нашего убежища. Вонючий дед дернул дверь в дом, она не поддалась, он проворчал что-то и двинулся дальше.
Поравнявшись с нашим вольером, он потер руки и сказал, осклабившись:
— Ты-то мне и нужен. — По-хозяйски шагнув в вольер, где чужих отродясь не бывало, он хищно протянул ко мне руки: — Чего нахохлился, я тебя не на холодец беру! Будешь моих квочек топтать. — При этих словах он кинулся на меня, а я, в свою очередь, на него, норовя клюнуть в глаз. Куры в домике подняли такой переполох, что нормальный человек убежал бы от одного их шума, но говночерпий, конечно, был ненормальным и продолжал ловить меня.
Вера так и сказала, когда он уехал, обругав свою дочь:
— Надо быть ненормальным, чтобы в его-то годы работать ассенизатором, имея дочь-балерину, причем весьма успешную. И жену-медсестру, которая до сих пор уколы всему поселку ставит.
— Это такая порода, он будет всех учить, сам ни о чем понятия не имея, — ответил ей хозяин. — Я думаю, дома все рады, что он при деле, хоть при каком-то. Иначе бы он всех запилил. А главное, воображает себя кормильцем, хотя, уверен, всю жизнь пахала на всех его жена. До сих пор не может забыть, что позволил ей когда-то работать на полставки.
Скоро мне предстояло убедиться, что говночерпий действительно считает себя главным добытчиком в доме, и даже воровство, в котором его тут же уличили, постарался выставить как свою заслугу.
Я бы ни за что ему не поддался, если бы он не набросил на меня свою куртку. Куртка обрушилась на меня как черный дракон, упавший с неба, а с драконом не поспоришь, будь ты хоть трижды герой, и я сразу лишился воли к сопротивлению. Грубые руки подхватили меня, и скоро я оказался в вонючей машине. Мелькнула мысль, что я смогу убежать, когда он будет разматывать громадный шланг, которым машина высасывает из земли нечистоты, но говночерпий и не думал работать в тот день. Действительно, зачем работать, когда в руках такая добыча! Машина пыхтела и громыхала не очень долго и выгрузила нас, как выяснилось позже, у дома моего похитителя.
Тут я услышал грозный окрик:
— Ты что там прячешь! Опять слямзил чего-то? А мне потом отдувайся и расплачивайся за тебя. Горе луковое!
И гневные руки сорвали дракона с моей спины.
— Никак Веркин петух?! — уставилась на меня бусинками глаз добрая на вид тетка с громким голосом. — Отнеси немедленно обратно.
— Бабушка, не ругайся, — сказал высокий красивый юноша, выходя на крыльцо и потягиваясь. — Опять разбудили меня ни свет ни заря.
— Твой дед петуха у редакторши спер, как тут не ругаться, — уже более миролюбиво проговорила моя заступница.
— А ты откуда знаешь, чей это петух? — равнодушно сказал юноша. — Куры ведь все на одно лицо. И потом, может, он его за работу получил. Он ведь и натурой брать не гнушается.
— Натура у него вора, а берет он исключительно беленькой, чтобы нажраться потом как свинья,- невежливо отвечала бабушка своему красивому внуку. — А петуха из писательского дома как не опознать? У нас красных кур никто не держит, потому что цыплят в совхозе берут, а там только белые.
— Тебе бы в милиции работать. Писатели на другом конце поселка живут, а она все про ихних курей знает, — проворчал дед, опуская меня на землю, потому что бабка уже готова была вырвать меня у него из рук. Я, естественно, тут же сиганул в кусты, но и оттуда слышал, как они переругивались. — Опознания тут решила устраивать, — продолжал дед вполне уверенным голосом. — Я, можно сказать, писательского петуха спас. Еду я мимо ихнего дома, калитка настежь, куры в пыли на дороге порпаются, а петух прямо под колеса кидается. Еле успел затормозить. Куры разбежались, пока я из машины вылезал, — продолжал уверенно врать дед, — а этот лежит без движения. Ну, думаю, не расквитаюсь, если зашиб. Они ведь с ним носятся, как дурень с писаной торбой. Подхватил я его на руки, и к дому. Калитка, я уже сказал, — настежь. А дом на два замка заперт. Ну, я его в машину, не выкидывать же обратно на дорогу. Пока вез, он оклемался.
— Похоже на правду, — проговорила с недоверием бабка. — Зина говорила, что вчера под вечер писателя на «скорой» увезли с подозрением на инфаркт. Если инфаркт, так недели три продержат, а то и месяц.
— Хотите, я потом к ним схожу? И петуха отнесу, и пару книжек выпрошу, — предложил юноша.
— Ну, весь в деда, — проворчала бабка, любовно глядя на внука. — Лишь бы чего-нибудь выпросить. У самого книжек — целая полка, да еще компьютер этот, чтоб его…
— Сам отнесу, — важно молвил дед, довольный, что признали его сходство с внуком, а главное, не выгнали за ворота вместе добычей. — Мне все равно к ним ехать, яму чистить. Я ведь по их вызову и ехал, а вы сразу — украл! Да зачем мне чужой петух? Если уж воровать, так кур. Они у них несутся получше наших!
Все деду поверили, кроме меня. Я-то знал о его планах подружить меня со своими курами, что он и постарался сделать незамедлительно. Дед только казался дураком, а на самом деле был страшно хитрым. Я сидел в кустах, прикидывая, как бы удрать с чужого подворья, а дед тем временем выпустил на участок с десяток белоснежных красавиц. Увидев их, я просто обомлел. Все как одна — беленькие, с красными гребешками, резвые и молодые. Они поначалу боялись меня и держались особняком, но я сделал все, чтобы им понравиться. Нарыл им червей, сам при этом наелся до отвала, и даже, стыдно признаться, забыл на время про хозяина, Веру и своих подружек, оставленных без присмотра.
Напомнил мне о моем покинутом доме Верин голос. Уже темнело, и я раздумывал, идти ли мне вслед за моими новыми подружками в сарай или искать ночлег где-то в укромном местечке, а таких местечек было на участке вдоволь, как откуда-то издалека донеслось:
— Буря, Буря, домой! Цып-цып-цып! Буря, Буря, Буря! Ну, где ты прячешься? Отзовись! — голос то удалялся, то приближался: — Буря, Буря! Ласточка ты моя, откликнись!
Растрогавшись, что меня тоже назвали этой красивой птичкой, я немедленно запел в ответ.
Голос Веры затих, потом возник совсем рядом:
— По вашей улице не бродил большой коричневый петух с красным отливом? — спрашивала она кого-то.
— Не видел, — ответил мужской голос. — Петька-говновоз держит кур, но у него все белые.
Я понял, что речь идет о моем похитителе и его курах, и постарался оповестить, что и я тут, но из груди вырвался какой-то сдавленный хрип. Вера ничего не ответила. На улице было совсем темно, и петь расхотелось. Кроме того, на крыльцо вышел Петька-говновоз. Стало страшно, и я юркнул в сарай, где белыми маячками сияли на насесте мои новые подружки.
Потом потянулись дни, похожие один на другой. Дед, заметив, что я подружился с его курами, перестал выпускать нас в огород, но и в вольере было неплохо. А я про себя отметил, что он все-таки послушался Веру и сделал для своих кур дворик. Правда, с курами здесь никто не разговаривал, да и между собой дед с бабкой только ругались, особенно, если внука не было. Бабка щедро сыпала нам овса и семечек, которые дед воровал в совхозе, считая, что берет свое, поскольку оттрубил на них, как он говорил, чуть ли не полвека, а получил шиш с маслом. Бабка неустанно отчитывала деда, но все-таки она любила его. И я понял почему. После бани, которую дед сам растапливал и с удовольствием там парился, он становился похожим на своего внука. Первое время бабка напоминала, чтобы он сходил к нам и справился о здоровье моего хозяина, а заодно и петуха отдал, но хитрый дед неизменно отмахивался, мол, у них теперь и калитка закрыта, и на звонок никто не отвечает.
Один раз пришел Пудя. Прокрался по забору и, не спускаясь на землю, перебрался на яблоню, а с яблони—на крышу нашего сарая, откуда посмотрел на меня с таким укором, будто это я сам от них удрал, променяв кур на более молодых и красивых. Я изо всех сил махал крыльями, давая ему понять, что я не предатель и готов улететь домой хоть сейчас, и умный Пудя, похоже, меня понял. Он стал приходить чуть ли не каждый день, а иной раз задерживался и на ночь.
— Чего ты там высматриваешь? — замахивался на него палкой говночерпий. — Пошел вон, шпионит тут!
Но Пудя был невозмутим, зная, что деду до него не добраться, потому что сарай прикрывала старая-престарая яблоня, а деревья для котов — что для нас насесты. И Пудя добился своего. Скоро я вновь услышал голос Веры. На этот раз она звала Пудю, и он откликнулся, да так жалобно, что даже я решил, что с ним приключилась беда и он не может самостоятельно слезть с яблони. Кот то замолкал, то вопил благим матом, пока над калиткой не показалась голова Веры.
— Куда тебя занесло? Как я тебя оттуда сниму? — возмущенно сказала Вера, даже внимания не обратив на меня, хотя я нетерпеливо топтался внизу, ожидая, что она сразу же кинется ко мне. От обиды я замахал крыльями и громко закукарекал. — Боже, и ты тут? — вытаращила глаза Вера. — Буря, это правда ты? — Я закричал еще громче, и мне даже удалось взлететь на сетку, отгораживающую наш вольер. Правда, я тут же упал, потому что сетка закачалась. На шум из дома выскочила бабка. Увидев Веру, она вытерла о фартук руки и побежала открывать калитку.
— За петушком пришли, Вера Ивановна? — засуетилась она. — Петр сказал, что заходил к вам, да дома не застал.
— Нет, я за котом, — растерянно молвила Вера, и у меня сердце упало, что она не признала меня.
— А петушок разве не ваш? — умильно спросила бабка. — Петя говорил, что он его у вашего забора подобрал, раненого. Говорит, наверное, его «скорая» сбила, которая супруга вашего забирала. Я слышала, его уже выписали. Все благополучно?
«Бабка, оказывается, тоже умеет врать, — с возмущением думал я. — Причем даже более умело, чем ее Петька-говновоз». Хотелось закричать: «Никто меня не сбивал! Меня украли!» — и я возмущенно захлопал крылами и заголосил.
— Да он вас признал! — всплеснула руками бабка.
— Да, да! Спасибо! — отвечала невпопад Вера. — Муж, слава Богу, чувствует себя неплохо, а вам громадное спасибо, что о Буре нашем позаботились. Я ведь эти два месяца практически дома не бывала. За котом и курами соседка приглядывала, — в голосе Веры была тревога, а в глазах — вина.
— Так вы его Бурей кличете? — сказала Бабка. — А внук его Красавой прозвал. Очень он к нему привязался. Как приедет, из вольера своего Красаву выпускает, а тот нам все грядки перерыл.
— Спасибо еще раз за терпение, — проговорила Вера. — Я вам компенсирую и корм, и уход. Я так рада, что он нашелся… только… я уцелевших кур уже Наташе отдала. И вообще мы на зиму, наверное, в город переедем. Мужу теперь часто придется к врачам наведываться. Простите, вас как зовут?
— Лида. Лидия Сергеевна, — ответила бабка. — Да, инфаркт такое дело, — радостно продолжила она. — Теперь наблюдаться надо. Не до курей. Я уж ругала, ругала мужа…
— Да за что же? — воскликнула Вера. — Ведь он его, по сути, спас. Калитку-то я впопыхах открытой оставила, вот они и выбежали. Хромоножку и еще одну насмерть сбило, а Буря очень самоуверенный. Он никому дорогу не уступит. Тоже пропал бы, если бы его не забрал ваш муж. Так что мы ему очень благодарны.
— Да я ругалась, что не зайдет, не проведает вашего мужа, — умело извернулась Лида. — Может, помощь какая нужна. Я ведь медсестра по профессии. Если надо, и капельницу поставлю, и курс проколю, если врач назначит. А компенсаций мне никаких не надо. Вы мне через Бурю вашего как родные стали.
— Очень тронута, — проговорила Вера, прижав руку к груди, потом нагнулась ко мне и сказала виноватым тоном: — Ну, как тебе тут, Буря? Подружек твоих я, увы, отдала, но у тебя, вижу, целый гарем красоток. Не заскучаешь в одиночестве, если я тебя заберу?
— А как они при нем нестись стали! Не успеваю собирать, — воскликнула Лида, открывая вольер. Я выскочил наружу, а куры поосторожничали, поскольку Пудя к тому времени спустился с крыши и по-хозяйски терся о Верины ноги. — Так что можете на зиму у нас оставить, — продолжала бабка, как бы делая одолжение. — По весне приедете, я вам и цыплят выведу. При таком-то ухажере одна уж примерялась на гнездо сесть. А то Буря один-то затоскует.
— Да, он очень любит общество, — улыбнулась Вера. — А Наташе отдать… Она моих кур вместе с мускусными утками поселила… Не знаю, как к такому соседству отнесется Буря. Он ведь по природе — боец.
— Да уж, испытали его характер, — расплылась в улыбке Лида. — Он Петьку пару раз до крови клюнул! А вот с Вадиком, внуком, подружился. Как Вадик огорчится, если его дома не застанет! Хотя… вы не подумайте, он сам собирался вам его занести, а заодно и с супругом вашим познакомиться. Вадик очень книжки его любит.
— Лидия Сергеевна, спасибо вам за вашу сердечность, — опять прижала руку к груди Вера и даже поклонилась немного, что было совершенно излишне, потому что бабка хоть и была доброй, но свою выгоду знала. — Я его сейчас забирать не стану. Вы не возражаете, если мы вместе с мужем к вам зайдем? Когда ваш мальчик бывает дома?
— Вадик? В пятницу вечером приедет. И пробудет до понедельника. Он мужа вашего очень уважает, да и вас тоже. Мы-то думали, что вы дома сидите, мужу помогаете перепечатывать там, помарки подчищать, а он говорит: «Вера Ивановна в самом большом Московском издательстве работает, редактором».
— Наше издательство было самым крупным в Европе, да вот сейчас на ладан дышит, — грустно улыбнулась Вера. — Так что ваш прогноз, возможно, сбудется. Похоже, редакторы новым хозяевам не нужны, как, впрочем, и книги. А мужу я не просто нужна, при данных обстоятельствах необходима.
— Выходит, они и с учеными людьми так обходятся? — изумилась Лида. — А я думала, только простых гнобят. Совхоз-то совсем развалили, с паями всех надули, а председателя, через которого все это обтяпали, убили потом. Теперь нового назначили, но этот в такие авантюры ударился, что тоже долго не протянет. Вот и думаешь: может, прав Петька, зря Вадик мозги свои в университете сушит, да еще и подрабатывает за своим компьютером. Тоже ведь не профессия.
— Надеюсь, Петр все-таки не прав, и образование, и новые технологии расширяют спектр возможностей, — не очень уверенно проговорила Вера.
Мне надоело это слушать, и я клюнул пакет, откуда заманчиво тянуло Пудиным кормом.
— Да разве мы Вадику указ, все равно поступит по-своему, — вздохнула Лида. — Весь в деда, тому хоть кол на голове теши. А вы заходите в любой день, хоть в субботу, хоть в воскресенье. Он домосед, никуда не уйдет.
— Хорошо, — сказала Вера. — Я книжек интересных подберу, и с Бурей тогда решим, что делать. — Она подхватила Пудю, но я даже не обиделся, потому что покидать моих красавиц мне совсем не хотелось, а главное — я понял, что ко мне придет мой хозяин. Меня больше волновало, что Вера вместе с Пудей унесет и его корм, который благоухал у нее в сумке. Я клюнул пакет еще раз, надеясь, что она догадается отдать его мне.
— Кыш, кыш, — сказала бабка, будто имела на меня и Пудин корм какие-то права. Я на нее и внимания не обратил, продолжая клевать, тем более что пакет был в Вериной руке.
Вера рассмеялась и достала из пакета другой пакет, который, собственно, меня и интересовал.
— Это он учуял кошачий корм, — с виноватой улыбкой сказала она. — Я ведь Пудю разыскивала, а этот хитрец может не откликнуться на имя, а на шуршание корма прибегает как миленький.
— Я его уже который раз на крыше сарайки замечаю, — сказала бабка. — Сидит, высматривает что-то внизу, я уж начала волноваться, не завелись ли крысы. Неужто он к петуху вашему приходил?!
— Дома-то они не очень дружили, — пожала плечами Вера. — Впрочем, мы недооцениваем их возможностей. Ничего, если я высыплю ему корм?
— А как же без гостинца? — засмеялась бабка. — Он парень строгий. Петька его стороной обходит после того, как получил клювом в колено.
— Да, он у нас воин! — грустно сказала Вера и высыпала мне весь пакет, не оставив Пуде и крошки.
Это окончательно примирило меня с действительностью.
Хозяин с Верой потом приходили, и не раз, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Потому что со мной разговаривали и мною восхищались все — и хозяин, и Вера, и Вадик, и бабка, и даже говночерпий, но я его вовсе не слушаю. Сейчас на дворе зима, и мы сидим безвылазно в нашей сарайке. Хозяин с Верой отдали Лиде красную лампу, которая греет и дезинфицирует помещение, и у нас стало тепло. Петька чуть было не забрал лампу в дом, сказав, что больно жирно будет — кур лечебной лампой греть, но бабка так заругалась на него, что он махнул рукой и ушел, ворча под нос: «Дура! Ладно, писатели дурью маются, так и эта — туда же!» Я после этого на порог его не пускаю, а будет случай — клюну прямо в глаз. Потому что я — воин и знаю тактику боя, а также то, что завоеванную репутацию надо поддерживать, иначе тебя самого заклюют.
Об авторе:
Надежда Колышкина, писатель, автор книг «Небесная вертикаль» (2007), «Когда мы были…» (2013), серии «Споры богов»: «Пир вместо войны», «Тьма над бездной», «Игры героев и гениев» (2014 г.).
Родилась в Вологодской области в семье военного в 1946 г. В возрасте 10 лет переехала с семьей в Одессу, где и закончила школу.
В 1965 году поступила в Томский гос. университет на историко-филологический факультет. В1967 г. перевелась в МОПИ им. Крупский, который закончила в 1970, по специальности — русский яз. и литература.
С 1970 по 1974 служила лит.секретарем детский писательницы Зинаиды Шишовой, за сына которой, Марата Брухнова, вышла замуж и в счастливом браке с которым прожила более 38 лет. С 1974 г. по 2001 г. работала в издательстве «Прогресс», куда пришла корректором, а завершила работу ведущим редактором литературы по истории .
Надежда Ивановна работала с такими авторами, как Гумилев Л.Н. Богард-Левин Г.М., Рыбаков Б.А, Уколова В.И., что и сформировало во многом круг ее литературных интересов. Долгие беседы со Львом Николаевичем натолкнули Колышкину на мысль о том, что мы находимся на разломе цивилизаций.
Издание трудов западных историков и философов, таких, как А.Дж Тойнби, Хёйзинга, Гиббон, Дж.Франкл, натолкнуло на мысль шире ознакомить читающую публику с мировой мифологией, во многом (наряду с религией) определившей культурную основу нашей цивилизации.
Так родился замысел «Небесной вертикали» (новая интерпретация мифа) Книга увидела свет в 2007 г.
По семейным обстоятельствам в эти годы Надежде Ивановне часто приходилось бывать в Одессе, где в 2012 г. вышла книга «Все что они знают про нас, да не могут сказать» (мир людей глазами животных). В Москве переиздана в 2013 под названием «Когда мы были…» (издание дополненное и переработанное). В 2013 в издательстве «Международные отношения» выходит первый том серии «Споры богов» под назв. «Пир вместо войны». 2-я и 3-я книжка из этой серии «Тьма над бездною» и «Игры в героев и гениев» увидели свет в 2014 году. В настоящее время готовится к печати 4-й том под условным названием «Реальность миражей».
