Любовь, похожая на бой

Надежда КОЛЫШКИНА | Проза

Надежда КОЛЫШКИНА

— Ты что разлегся тут, как нимфа речная? — прорезал тишину полуденного зноя высокий резкий голос. — Побрякушками, бездельник, любуешься?

Геракл вскочил, как ужаленный, осмотрелся. Из-за раскидистого дерева выступила не очень рослая, но стройная девица, одетая в короткий, грубого полотна хитон, подпоясанный блестящим узорчатым поясом. Крепкие загорелые ноги перетягивали тонкие ремешки сандалий. Пышные каштановые волосы были схвачены кожаной лентой.

Геракл опешил. Такого не бывало, чтобы к нему, воину и охотнику, мог кто-то подкрасться незаметно. Он стоял, растерянно теребя цепь, а дева, презрительно скривив губы, молвила:

— Не стыдно, при таком-то росте да кулачищах с кабанью голову, не ратным делом, не охотой, не грабежом, в конце концов, харч себе добывать, а тело свое напоказ выставлять?

— Чего? — не понял упрека Геракл. Он даже отступил немного, чтобы не ударить ненароком сумасшедшую бабу, вообразившую, что перед ней одно из тех изнеженных созданий, которые нанимаются к царям, дабы ублажать их гимнастическими упражнениями, танцами, а иногда и более интимными услугами.

— Да не бойся ты, я тебя не трону, — молвила дева, по-своему истолковав его изумление и невольный шаг назад.

— Ты говори, да не заговаривайся! — рявкнул Геракл, теряя самообладание. Ему захотелось ударить наотмашь наглую девку, чтобы стереть снисходительную улыбку с алых губ, но он сдержался.

Девица, однако, не оценила его великодушия и, запрокинув голову, расхохоталась так, словно перед ней ломал комедию площадной шут. Геракл мог стерпеть от женщины грубость, обиду, но насмешку — никогда. Одним прыжком он оказался рядом и, схватив насмешницу за плечи, тряхнул так, что не то что спесь — душа могла вылететь. Однако вылетела отнюдь не душа. Грубый хитон, не имевший иной застежки, кроме пояса из двух переплетенных змей, распахнулся, и Геракл увидел трепещущую, словно пойманный голубь, грудь. Второй груди не было.

И тут душа на миг покинула самого Геракла. Однако своевременно вернулся разум: «Да это же Ипполита! И пояс знаменитый на ней!».

Бережно, словно драгоценный сосуд, Геракл поставил амазонку на землю и осторожно поправил ее хитон, при этом как бы случайно коснувшись волшебного пояса. Переплетенные змейки, державшие в стиснутых челюстях свои хвосты, ожили. Их плоские головы, в которых, видимо, был спрятан запор, приподнялись, и одна из них, выплюнув хвост, стрельнула в сторону Геракла своим раздвоенным языком. Агатовые бусинки глаз смотрели с холодной ненавистью. Вторая змея не проявила к герою интереса, взгляд ее изумрудных глаз был равнодушен, если не сказать мертв.

Повинуясь нахлынувшей вдруг тревоге, Геракл спросил:

— А не опасно змей вместо пояса носить? Я сам Лернейскую гидру прикончил, но с некоторых пор яда этих тварей боюсь. Ужасно неприятная вещь, причем с непредсказуемыми последствиями.

— Так ты — Геракл, победитель Гидры? — изумилась амазонка. — А не врешь ли ненароком, парень? Геракл носит шкуру Немейского льва и при нем всегда неизменная дубина, которой он разит всех наповал. Мы хоть и в дальних краях живем, но про героев и их подвиги тоже слыхивали.

— Я что, дикарь что ли, по такой жаре в меховой шубе ходить? — начал почему-то оправдываться Геракл, немало удивившись, что в этой глуши кто-то знает о его подвигах. — На Кавказе меня действительно шкура грела, а собравшись к вам, я и дубину, и шкуру льва на корабле оставил, мне против баб не с руки дубиной махать.

— Так ты пожаловал в наши степи, чтобы с амазонками сразиться? — еще звонче расхохоталась воительница.

Ее хрустальный смех окончательно добил Геракла. Он понял, что проговорился. «Зачем тебе дубина, если сам ты — дубина неотесанная?» — обругал он себя, не зная, как выйти из неловкого положения. На ум пришли слова Хирона: «Если не знаешь, что сказать, — говори правду. Правда не подведет».

Честно глянув воительнице в глаза и не найдя там презрения, а только веселый задор, он сказал как выдохнул:

— Мне нужен твой пояс, Ипполита.

Теперь настала очередь удивляться амазонке.

— Ты правда тот, за кого себя выдаешь? Зачем Гераклу такая безделица? Хоть это и подарок Ареса, но змеи-то не настоящие, так, подделка. — Ипполита легким движением сняла пояс, и змеи в ее руке начали извиваться, переливаясь блестящей кожей и даже вроде шипя. Как бы желая испытать Геракла, амазонка слегка хлестнула поясом по его руке, но готовый ко всему под взглядом этих искрящихся весельем глаз герой даже не вздрогнул. Реакция понравилась Ипполите, и она протянула пояс:

— На, посмотри, даже можешь потрогать. Змеи сделаны из шелка, кожи и драгоценных камней, а внутри спрятан какой-то хитрый механизм, который включается, если коснешься головы, и тогда они ведут себя как живые.

Геракл с нескрываемым интересом разглядывал диковинный пояс, а Ипполита с не меньшим интересом разглядывала его самого. В ее янтарных глазах сменилась гамма чувств — от пренебрежения к любопытству, смешанному с сомнением, до почти неприкрытого уважения.

— Все удивляются нашей воинственности и нашему образу жизни, — задумчиво проговорила она. — А как нам вести себя, когда мужчины забыли свои прямые обязанности и не хотят ни защищать свой очаг, ни добывать пропитание, ни растить себе надежную смену. Одни ищут радости в вине, другие круглые сутки играют в кости, третьи из-под юбки мамашиной не могут выбраться…

Геракл был так увлечен занятной игрушкой, которую ему предстояло как-то выманить у воительницы, что почти не слушал ее. Равнодушие к невольным откровениям не укрылось от амазонки. Полоснув Геракла острым, как клинок, взглядом, она сказала ядовито:

— А некоторые так довольны собой и своей внешностью, что полдня прихорашиваются, чтобы другую половину дня красоваться в обществе таких же бездельников.

— Но ведь еще и ночь остается, а ночью-то мы кое на что годимся! — хохотнул Геракл, не уловив оскорбительного намека в ее словах.

— Сомневаюсь! — сказала как отрезала Ипполита и, выдернув пояс из рук Геракла, щелкнула хитрым замочком на своей тонкой талии, заодно захлопнув и свою душу. — Тот, кто готов волю свою продать за цепочку на шею да за цветной поясок, очень скоро забудет, что там у него ниже пояса и зачем оно ему.

Геракл побагровел как вареный рак. Такого поворота он не ожидал. Откровенность амазонки ставила его в тупик, заставляла оправдываться. Однако он чувствовал, что все его оправдания будут восприняты как пустая бравада или откровенная ложь. «Начал портить — продолжай», — вспомнил он любимую поговорку Абдера и, скрепя сердце, решил открыться недоверчивой деве:

— Ты права, Ипполита, я человек подневольный и, поверь, сам себя презираю за это не меньше, чем ты презираешь все наше мужское племя. Но деваться мне некуда. Дельфийский оракул обязал меня свершить десять подвигов, служа царю Эврисфею. А это ничтожество ерунду всякую заказывает, а потом сам же выполненные мною задания за подвиги не засчитывает. Я уж со счету сбился, а заданиям конца-краю нет. И одно нелепее другого…

Гераклу вдруг захотелось пожаловаться амазонке на свою несчастную жизнь, рассказать и про Авгиевы конюшни, и про раненого Хирона, и про друга, которого он только что потерял во Фракии. Но он боялся, что его признания покажутся амазонке жалкими историями заведомого неудачника, и она просто высмеет его.

Геракл надулся и, махнув рукой, уселся на траву спиной к амазонке. Подперев руками голову, он тупо уставился в землю, надеясь вернуть то блаженное равновесие, которым так щедро поделились с ним обитатели степного разнотравья. И степь откликнулась. Прямо из-под ноги героя гудел тревожно и призывно старый знакомец шмель. Осторожно, чтобы не раздавить шмеля, Геракл передвинул ногу. Всмотрелся в переплетение трав. Шмель валялся кверху пузом и, шевеля всеми своими лапками, пытался выбраться из примятой травы.

— Ах ты, бедолага, — проговорил Геракл, совершенно не заботясь, что подумает обо всем этом амазонка, если она еще не исчезла так же внезапно, как и появилась. Ему противно было даже вспоминать о поясе, а особенно о том, что этот мерзкий подарок Ареса ему приказано то ли выманить, то ли отнять у ехидной вредной девки.

Геракл попытался высвободить шмеля, но тот в панике забился еще глубже и гудел из-под полога трав совсем отчаянно и глухо. Сообразив, что своими грубыми пальцами он просто раздавит беднягу, Геракл отыскал в траве веточку и начал осторожно вызволять пленника. Несколько удачных маневров, и шмель, победно трубя, встал на крыло.

Подняв глаза в небо, чтобы проводить друга в полет, Геракл встретился с внимательным взглядом амазонки. На этот раз она и не думала смеяться, а сказала обезоруживающе просто:

— Теперь я вижу, что ты — Геракл.

«Ну что за непонятные существа — женщины, — изумился Геракл. — Когда я готов был ее убить, она издевательски хохотала, а когда я про нее и думать забыл, она, видите ли, поверила в меня. Может, это шутки у нее такие, — мелькнуло подозрение. — Знает, что пояс мне позарез нужен, и будет насмехаться, теша себя, а потом еще и другим расскажет».

Однако Ипполита и не думала смеяться. Она уже прикинула, что этот могучий, но простоватый парень достаточно силен, смел и красив, чтобы стать отцом ее дочери. Не беда, что он излишне добр. Она сумеет привить наследнице качества, необходимые для жизни.

— Хочешь, я отдам тебе пояс? — самым невинным голосом произнесла амазонка, присаживаясь рядом. — Скажешь своему хозяину, что победил меня в честном бою, а если проявишь немного хитрости и смекалки, пояс поможет тебе и от рабства освободиться.

— Еще бы не хотеть! — воскликнул Геракл, горячо сжимая руку Ипполиты. — Если эти змейки способны извести Эврисфея, клянусь, как только они свое дело сделают, я тебе пояс тотчас верну, потому что мне он и даром не нужен! Мне и цепь-то Прометей еле навязал.

— Очень по-мужски, — усмехнулась Ипполита. — Использованную вещь и подарить не жалко.

Геракл прикусил язык, кляня себя за умение ляпнуть что-то не к месту. Отдариваться ее же подарком, попользовавшись им, да еще обругав подаренную вещь как ненужную. Волна стыда залила лицо жаром, и только цепь Прометея приятно холодила грудь, будто отдавала ему холод ледников, напоминая о Кавказском пленнике. И тут Геракла осенило: «Как я сразу-то не догадался?! Цепь на шее у мужика — признак того, что он попал в рабство! Другое дело женщины — они для красоты носят, прикрывая бородавки или морщины». Но как довести это сомнительное открытие до амазонки и как всучить ей цепь в обмен на пояс, Геракл понятия не имел.

— Я так выразился про пояс, потому что мне он и в самом деле без надобности, а тебе эти змеи очень к лицу, — отвесил он неуклюжий комплимент. — Вообще-то я в украшениях совсем не разбираюсь и никогда бы их на себя не напялил, но эту цепь — правда, — Геракл стукнул себя кулаком в грудь, так что цепь отозвалась звоном, — мне сам Прометей подарил. Она очень ценная. В ней помимо золота есть и частица его плоти, поэтому ее не стыдно носить. Это он так сказал! Вот я тебе ее и дарю.

Выпалив на одном дыхании эту не очень складную речь, Геракл понуро ждал ответа, держась обеими руками за цепь, как держатся за последнюю соломинку.

— А! Так это ты раненого Хирона к Прометею переправлял? — заинтересованно откликнулась Ипполита, казалось, пропустив предложение ценного подарка мимо ушей.

— Да! — вскинул изумленные глаза Геракл. — А ты откуда знаешь?

— Мы ваш корабль долго по суше сопровождали. Пытались определить цель путешествия. Мы, амазонки, все Черноморское побережье контролируем, — не без гордости добавила она.

— Вы называете Понт Эвксинский Черным морем?

— Оно и есть Черное, а Гостеприимным только прикидывается. Оно все мертвое изнутри, ведь под ним находятся самые мрачные бездны Тартара, которые своими испарениями убивают в глубинах все живое. А когда дыхание Тартара достигает поверхности, море в этих местах горит. Это значит, что Тартар переполнен, и его печи работают на полную мощность. Мы отменяем тогда все войны, чтобы снизить поступление грешников в Нижние миры, и просто любуемся редким зрелищем.

«Проверяет, поверю ли я ее россказням, думает, я совсем дурак. Море у них горит!» — огорчился Геракл, но виду не подал и небрежно бросил:

— Я такого не видывал, чтобы вода горела. Океан подобных фортелей не выкидывает, а я лично океанские походы предпочитаю и в вашу лужу выбрался по необходимости.

Геракла начинала злить невозмутимость дикарки, вздумавшей нагло врать ученику Хирона.

— Впрочем, я себе не хозяин. Плыву, куда посылают, и делаю, что велят. Намедни вон конюшни у Авгия чистил, — с вызовом добавил он, показывая, что в оценках амазонки не нуждается и ее уважения не ищет. — Ну что, берешь цепь в обмен на змеиный пояс? Если согласна, покажи, как этих тварей на Эврисфея натравить, потому что мне его приказы, честно говоря, что кость в горле.

Амазонка молчала, пристально всматриваясь в Геракла.

«Думает, что бы еще соврать, — окончательно разозлился Геракл. — Даже голову набок склонила, как собака, которая не верит увиденному. Как будто это я ее обманываю, а сама завралась совсем. Посмотрим, как будет выкручиваться».

— Да ладно, не придумывай, я сразу не поверил, что такой безделушкой можно убить человека! Ты же сама говорила, что змеи не настоящие, — снисходительно молвил он, с удовольствием демонстрируя, что не такой уж он и простак. — Приврала маленько, чтобы цену набить? Моя-то цепь настоящая, только что с титана.

— Маленькая военная хитрость — это не ложь. Если ты воин, то должен это знать, — назидательно молвила Ипполита.

— А я и знаю, — огрызнулся Геракл. — Но мы ведь с тобой не на войне.

— Как знать, — усмехнулась амазонка. Однако, заметив в глазах Геракла обиду, готовую перерасти в ярость, проговорила грудным голосом, совсем не похожим на резкий с командными нотками, еще звучавший в его ушах: — Любовь и война порой неразличимы. Не нами заведено, что, пребывая в вечном противоборстве, мы будем вечно искать единства. Ты согласен? — добавила она, потупив янтарные глаза, в которых полыхал огонь.

Геракл намек понял, и зарождающаяся ярость моментально угасла.

— Конечно, согласен, спорить я вообще не мастак. Вот Абдер, тот любого переспорит… — бормотал Геракл, в душе кляня себя за косноязычие. Его друг не плел бы ерунды, а давно бы тискал красотку в объятиях.

Забыв про все свои обеты и обиды, Геракл шагнул к Ипполите и властно притянул ее к себе.

Змейки даже и не пикнули, зато амазонка сказала тихо, но твердо, отводя его руки:

— Не сразу! Я тебе кое-что обещала, а я свое слово держу. — Погладив змей по головкам, отчего те тотчас выплюнули свои хвосты, амазонка продолжила: — Змеи становятся опасными, когда их тронешь не за голову, а за хвост. Но ты Эврисфею этого не говори. Упор делай на то, что глаза у них из драгоценных камней, а язык — золотой, и в нем спрятана игла с ядом, чтобы обладательница пояса всегда могла постоять за себя. Твой хозяин не осмелится тронуть гада за голову и уцепится за хвост, а в хвосте как раз и спрятан коготь с ядом.

Амазонка протянула пояс, но Геракл упрямо мотнул головой:

— Такое редкое оружие я возьму только в обмен на что-то равноценное. Не хочешь цепь — у меня отравленные стрелы есть, полный колчан. Мне для тебя ничего не жалко! Только не отказывайся, только скажи. Мне скоро за три моря плыть, Гера молодильных яблочек заказала. Хочешь, и тебе привезу? Хотя что я плету, зачем тебе молодильные яблоки, при твоей-то красе?! Заказывай, что хочешь! Я для тебя любое диво добуду, хоть из-под земли достану. Западные земли полны всяких чудес, только бери… — твердил Геракл, сам удивляясь своему красноречию.

Дева загадочно молчала, изредка стреляя тревожным взглядом, который делал ее в глазах героя хрупкой и беззащитной. Змеи между тем так и не заглотали свои хвосты. Обвив тонкий стан своей хозяйки, они хитро сверкали бусинками глаз.

— Зря ты от цепи отказываешься, ее ведь сам Гефест ковал, — выложил Геракл свой последний аргумент и замолчал.

Ипполите и так было ясно, что Геракл готов ради нее на все, но ей ничего не требовалось, кроме крепкой здоровой дочки, а еще лучше — двух. Однако следовало подготовиться к заключительному акту этой роковой встречи. Из оружия у амазонки был при себе лишь короткий разделочный нож, а он может подвести, когда имеешь дело с таким богатырем.

— Цепь я принять не могу по одной простой причине… — с грустью в голосе молвила амазонка.

Однако эту простую причину трудно было озвучить даже амазонке, и она беспомощно развела руками. Змейки, скользнув по стройным бедрам, покорно улеглись в траве у ее ног. Ипполита перешагнула их и, подойдя вплотную, с самым невинным видом прикоснулась пальчиком к цепи, как бы прощаясь с отвергнутым подарком. На деле же она проверяла, достаточно ли крепок металл и можно ли использовать отдельное звено как кастет. Поглаживая прохладный металл, Ипполита будто нечаянно запуталась в буйных кудрях Геракла, и это стало последней каплей сладкого яда, парализовавшего волю героя.

«Зачем амазонкам скакать пыльной степью на конях, зачем им луки и стрелы? Им с радостью подчинится любой и будет служить до гроба! — «Их любовь и так всегда до гроба!» — пробовал урезонить страсть меркнущий разум. — «Это несправедливая ошибка! Амазонки оболганы!» — спорило с головой сердце. Гераклу хотелось цепью примотать к себе эту тоненькую, как стебелек, девушку, чтобы не расставаться с ней никогда, быть ей защитником, опорой, мужем, братом, отцом, а если она того захочет, то и рабом!

— Поверь! Я от чистого сердца! — и Геракл принялся поспешно распутывать тяжелую цепь.

Ипполита слегка оттолкнула его.

Геракл застыл, готовый принять даже отказ. Сердце его бешено колотилось, кипящая кровь, казалось, брызнет из вен и растопит сам предмет спора.

— Мне неловко касаться некоторых вопросов, но, видишь ли… — Ипполита замялась и вроде как зарделась. — Ради того, чтобы владеть луком не хуже мужчин, — продолжила смущенно она, — мы идем на определенные жертвы…

Амазонка распахнула хитон, и наружу птенчиком выпорхнула ее маленькая смуглая грудь.

У Геракла потемнело в глазах, он едва слышал голос девы, а та продолжала вкрадчиво, почти робко:

— Цепь прекрасна, но она слишком громоздкая, и будет мешать в бою. Вот если бы ты подарил мне одно колечко или два, в память о нашей встрече…

— Да я хоть всю ее изорву ради тебя! — вскричал Геракл. До него дошло, что Ипполита готова на большее, чем просто принять подарок.

Разогнув трясущимися руками овальное звено, которое оказалось незапаянным, Геракл бережно надел его на тонкое запястье девы. Затем отцепил второе, чтобы украсить им, как браслетом, другую руку. Сердце его бухало, словно молот Гефеста, и, позабыв про все на свете, и прежде всего про смертоносный поясок, он отбросил ногой притаившихся в траве сомнительных защитниц Ипполиты. Геракла нимало не заботило, уползут ли хитрые твари или будут наблюдать, как он ласкает их госпожу.

Степь звенела и пела, напоенная жарким маревом предзакатного солнца и горячим дыханием отчаянной любви. И только трудяга-шмель озабоченно гудел, пытаясь донести до своего беспечного спасителя какую-то важную весть. Но страсть слепа и глуха, она слышит один лишь ликующий голос плоти.

Об авторе:

Надежда Колышкина родилась 13 ноября 1946 г., а поскольку отец был военным, детские годы провела у бабушки, в глухой вологодской деревне. В десятилетнем возрасте переехала с сестрой и матерью в Одессу (последнее место службы отца). Закончив в 1965 г. одесскую среднюю школу, поступила в Томский государственный университет на историко-филологический факультет. В 1967 г. перевелась в МОПИ им. Н.К. Крупской на факультет русского языка и литературы, по окончании которого в 1970 году стала работать лит. секретарем детской писательницы З.К. Шишовой.

В 1974 году пришла на работу в издательство «Прогресс», где и трудилась более 25 лет, начав с должности корректора и закончив ведущим редактором редакции литературы по истории. После краха издательства, неизбежно последовавшего за крахом страны, начала писать.

В 2007 году в издательстве «Международные отношения» вышла книга «Небесная вертикаль». С тех пор опубликовано еще 5 книг. В настоящее время работает над книгой «Опрокинутая Вселенная», которая выйдет в свет в серии «Споры богов».

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: