За тех, кто в поле!

Анатолий ИЗОТОВ | Проза

изотов

Часть 2 (Начало в Альманахе №3 «Российский колокол»)

 Я помню до мельчайших подробностей каждый наш маршрут. Все они были разными, не похожими один на другой, как чудные песни. Сначала маршруты проходили так: десять – двенадцать километров от дороги до Ветлуги, два километра вдоль ее берега и снова около десяти километров от Ветлуги до дороги. Постепенно участки съемки становились иными, но протяженность дневного пробега существенно не менялась. О некоторых маршрутах я хочу рассказать чуточку подробнее.

Начну с первого. Всю ночь перед ним я волновалась и почти не спала. Мне казалось, что я просплю, что пойдет дождь, что я окажусь нерасторопной и не смогу одолеть «короткими перебежками» названные километры, что не подойду Коле, и он снова возьмет Юрку или, того хуже, – новенькую смазливую девушку… В шесть часов утра я была готова к походу и смело вышла на улицу. Мой шеф ждал меня в назначенном месте, приветливо поздоровался, спросил о самочувствии, поинтересовался, не жмут ли сапоги (я выбрала самые маленькие и аккуратненькие «кирзовки»), подтянул лямки моего рюкзака и велел следовать за ним. Мы вышли за деревню и на минуту остановились около дороги. Коля вынул из полевой сумки компас и карту, наметил ориентиры и сказал: «Отсюда наш путь лежит почти на север, а так как перед нами густой лес, то до самой Ветлуги будем идти по азимуту. Это значит, нам надо сориентировать карту так, чтоб меридиональная линия координатной сетки совпадала с направлением стрелки компаса, и двигаться вот по этой прямой, отклоняющейся от меридиана на восемь градусов – я начертил ее вчера. А чтобы не сбиться, нам надо каждое мгновенье знать свое местоположение на карте и на местности. Как это сделать? Очень просто: считать шагами пройденное расстояние и в масштабе отмечать его на карте. Мой шаг равен семидесяти сантиметрам, а твой сейчас замеряем. Я буду считать свои шаги, а ты считай свои и записывай, пожалуйста, их количество между точками наблюдений».

И мы пошли. Коля шагал быстро, не давая мне времени на остановки и раздумья, так, что я едва поспевала за ним. Очень скоро я потеряла всякую способность ориентироваться и шла за ним, как овечка на привязи.

Иногда нас разделяли плотные заросли, тогда Коля окликал меня, и я охотно отзывалась на его голос, потому что ужасно боялась остаться в этих дебрях одна. Через определенное расстояние следовала команда «стоп!», геолог быстро копал закопушку, а я записывала в полевой журнал под его диктовку наше местонахождение, количество пройденных мною шагов и геологические сведения, обнаруженные в закопушке. В тетрадке имелся образец заполнения журнала, и от меня требовалось четко и аккуратно ему следовать.

На пути к третьей точке мы встретили пункт триангуляции – огромную деревянную мачту, взметнувшуюся над поляной. Небольшое открытое пространство вокруг было красным от земляники. Я никогда не видела такого изобилия ягод в столь раннюю пору и бросилась их собирать, а Коля взобрался на вышку, чтобы лучше сориентироваться. Когда же он закончил осмотр и намерился незамедлительно бежать дальше, я чуть не заплакала. Наверно, в моих глазах было столько недоумения (неужели мы пройдем мимо такого добра?!), что ему ничего не оставалось делать, как наклониться к ягодам…

Минут через десять мы снова считали шаги и продирались сквозь чащу. Идти становилось все труднее. Сначала нас донимали буреломы, встававшие на нашем пути, словно многоэтажные дома, их сменила топкая низина, превратившаяся, в конце концов, в непроходимое болото, которое нам пришлось долго обходить, а когда мы ступили на возвышенность, то очутились на старой вырубке. Казалось, много лет назад здесь поработали обезумевшие лесорубы или вредители, поставившие перед собой одну цель: распахать и обезобразить колесами и гусеницами некогда ровную почву леса и захламить ее обрезками древесины. Теперь все это пространство заросло кустами дикой малины, ветви которой, тесно сплетясь между собой, образовали колючие сети, и, чтобы их преодолеть, требовалось мачете или нож бульдозера. Я уже не просто отставала, а плелась, все чаще теряя из виду своего напарника и едва сдерживая слезы, но мне было стыдно признаться, что у меня больше нет сил. Иногда Коля терпеливо меня ждал – я видела, как он торопится, и немного злилась, потому что ему ничего не стоило взбираться на громады поваленных деревьев, перепрыгивать через ямы, находить невидимые проходы в зарослях колючего кустарника…

Наконец вырубка сменилась нетронутым лесом – идти по нему было легко и приятно, мои силы быстро восстановились, и теперь я бежала за Колей след в след. Когда он ловко вскочил на ровненький ствол поваленного дерева и, пройдясь по нему, спрыгнул на землю, я захотела повторить его движения, но едва сделала пару шагов, как на меня напали дикие пчелы – скорее всего, где-то рядом было их гнездо, и они высыпали наружу, побеспокоенные стуком Колиных сапог. Насекомые буквально облепили меня! Плотная зеленая куртка и накомарник хорошо защищали лицо и верхнюю часть туловища, а вот бедра и ноги, обтянутые синим трико (я так и не решилась надеть черные нелепые брюки), оказались доступными для пчелиных жал. Почувствовав несколько укусов, я завизжала что было мочи и замахала руками. В ту же секунду Коля оказался рядом, и сквозь собственный крик до меня донесся его спокойный голос: «Замри и перестань визжать!» Сжавшись в комочек, я подчинилась, а Коля быстро открыл фляжку, набрал в рот воды и обрызгал меня с головы до ног – пчел будто и не было. Затем он крепко сжал мою руку и вывел в безопасное место…

В полдень мы вышли к Ветлуге. Река величественно катила свои чистые воды, маня охладить в них перегретое летним зноем и напряженной ходьбой тело. Я сознавала, что являюсь для Коли обузой, и изо всех сил старалась подавить желание немедленно окунуться в прохладную воду. А он остановился на высоком берегу, жадно втянул в себя теплый воздух, пахнущий речной травой и разогретым лугом, и спросил: «Света, ты не против того, чтоб искупаться?»

Еще в деревне, когда мы с ним купались в речке, я поняла, что Коля обожает воду и чувствует себя в ней, как выдра. Вот и сейчас, пока я только собиралась раздеться, он уже радостно плескался, нырял, выделывал какие-то фокусы, переворачивался то на бок, то на спину, фыркал, урчал, брызгался, махал мне рукой и одновременно плыл к другому берегу. Я не осмелилась последовать за ним и барахталась на мелководье до его возвращения…

Зарисовки и описание высокого берега Ветлуги, представлявшего собой трехметровый обрыв (съемщики обрыв называют обнажением), явились апофеозом моего первого «геологического» дня. Коля увлеченно рассказывал о разноцветных слоях земли, что ясно вырисовывались в вертикальном откосе, а я едва успевала за ним записывать, почти не соображая, о чем идет речь. Но в его планы не входило оставлять меня в неведении, поэтому он сделал жест рукой, означавший «прекратить запись», и просто и доступно объяснил мне, как взаимосвязаны пески и суглинки, вскрытые нашими закопушками, с теми породами, что мы увидели в природном обнажении, и показал, как определять элементы залегания пластов. Внизу, то есть у основания обрыва, склон был сильно засыпан обвалившейся породой, и нам пришлось делать расчистку. И вот моим глазам предстала метровая толща обрыва, состоящая из пестрых разноцветных «коржиков», уложенных так ровно и аккуратно, будто добрая хозяйка тренировалась здесь готовить торт «Наполеон». Я до сих пор четко вижу срез каждого слоя. Их было не меньше дюжины, и Коля знал название и особенности минерального состава каждого из них. Оказывается, именно минералы придавали пластам соответствующий цвет, а чередование слоев было обусловлено движением земной коры, происходившим в далеком прошлом. С этого момента я уже не представляла своего будущего без геологии!

Потом был обед на зеленой лужайке. В качестве стола мы использовали плоскую белую корягу, выброшенную половодьем на зеленый берег, а до этого изрядно потрепанную и отшлифованную рекой. Коля ненавязчиво ухаживал за мной, а я, хоть и понимала, что это простая вежливость, млела от радости, мечтая стать дамой его сердца. Со мной еще никогда не обращались таким вот образом, и мне было так приятно ощущать себя представительницей слабого пола.

Выбросив остатки еды рыбам и спалив оберточную бумагу, мой начальник, почти извиняясь, сказал:

– Света, ты немного отдохни, а я еще поплаваю.

– Я тоже хочу переплыть на другой берег, но одна боюсь! – выпалила я.

– С удовольствием буду тебя сопровождать, пойдем!

Он не помогал мне плыть, ничему не учил, ничего не подсказывал, а просто был рядом, и я полностью доверилась ему, как доверилась раньше идти по азимуту сквозь дебри, болото и завалы… Это было серьезное и нелегкое для меня испытание, выдержав которое, я еще много дней гордилась собой и даже рассказала младшему брату, как сама дважды переплыла Ветлугу.

Большая часть обратного пути оказалась совсем легкой: мы шли по тропкам, связывающим заброшенные хутора, затем по просеке, прорубленной точно с севера на юг, и старой лесной дороге, пролегавшей немного в стороне от нашей «красной линии». Там я узнала способ съемки «заходками», заключающийся в том, что основное расстояние между точками съемщики проходят по дороге, потом в расчетном месте углубляются по азимуту в лес, отмеряют шагами нужное расстояние, делают закопушку и, описав по ней геологический разрез, вновь возвращаются на дорогу. Так мы добрались до Борисова хутора, судя по всему, опустевшего совсем недавно. Вокруг обследованного нами колодца росло много-премного грибов, считавшихся в нашей деревне поганками. А Коля обрадовался им, как интересной геологической находке, и, окончив работу, набил «поганками» полную сумку и еще пару мешочков, приготовленных для отбора образцов горных пород.

Я возразила:

– Эти грибы несъедобные!

– Да ты что, Светочка! – ответил он. – Посмотри, какие у них розовые пластины и аккуратные «юбочки»! Я уверен на тысячу процентов, что это лучшие в мире шампиньоны, и гарантирую не только полную сохранность твоего здоровья, но и королевское наслаждение при употреблении их в жареном виде! (Забегая вперед, скажу, что грибы, действительно, оказались очень вкусными, и позже около всех обследуемых колодцев я обязательно искала шампиньоны).

Следующий хутор представлял собой развалины, окруженные заброшенным садом, сильно заросшим кустарниками смородины и малины. Колодца на усадьбе мы не нашли, зато за ее пределами набрели на холм, рядом с которым находилась широкая яма, обнажавшая пласт красной глины. Это обрадовало Колю, и он, хитро подмигнув мне, заметил: «Здесь бывший хозяин хутора брал глину для своей завалинки и тем избавил нас от лишних земляных работ. А посему открываем наш «Трактат о слоях земных и водах подземных» и начинаем бесценную зарисовку». Его радостное настроение передалась мне, и работа потекла легко и непринужденно…

Минут через двадцать мне показалось, что в зарослях малины пасется лошадь.

– Коля, – тихо обратилась я к нему, – там лошадь!

– Откуда она здесь? – тоже шепотом ответил он.

– Не знаю, но посмотри сам!

– Сейчас закончу расчистку и схожу.

Я хотела сказать, чтобы он туда не ходил, и даже намеревалась предложить поскорее убежать с этого места, ибо мною вдруг овладело тревожное предчувствие, но Коля уже подошел к плотной колючей полосе, раздвинул ее и заглянул внутрь. В следующую секунду он уже бежал в мою сторону и вид у него был явно испуганный, а там, где он только что стоял, из зарослей выглядывала огромная медвежья морда. У меня перехватило дыхание: вот сейчас зверь повернет голову, встретится с моим взглядом и… На счастье, голова исчезла, а вместо нее показалась крутая спина уходящего прочь медведя.

Побледневший Коля первым делом схватил лопату и, не выпуская ее, четко продиктовал мне все, что нужно, а потом быстро, почти бегом, повел меня к следующей точке. На сей раз я не отставала от него ни на шаг. На следующей точке мы работали уже в обычном режиме, будто ничего не произошло, и спокойно закончили маршрут.

О том медведе мы долго вообще не вспоминали, хотя другие съемщики не раз видели медвежьи следы, и в отряде проводилась соответствующая работа по технике безопасности. Коля, наверно, думал, что я тогда не заметила мишку, и не хотел меня пугать. Я тоже не подавала виду и рассказала ему обо всем лишь месяц спустя, но во второй маршрут пришла с отцовской одностволкой, провисевшей без надобности в нашем чулане много лет. Коля неимоверно обрадовался: он был неравнодушен к оружию и охоте и любил пострелять.

Ружье не снижало темпов нашей работы и, кроме того, что придавало нам уверенности в диком лесу, иногда и помогало добывать лесные трофеи. Первой нашей добычей стала рыба – метровая щука, приспособившаяся охотиться и отдыхать в тихой заводи крошечной речки Шаймы. Мы уже не раз видели хищницу, и Коля при этом сетовал на отсутствие у нас орудия лова. Мне бы и в голову не пришло, что рыбину можно подстрелить, как зайца, из ружья, а он, оказывается, признавал такой способ рыбалки наилучшим. Когда я увидела геолога, подкрадывающегося к настороженной щуке, то поняла, что передо мной бывалый охотник, и уже не сомневалась в успехе. Выстрел и удар мощного хвоста, поднявший сноп брызг, произошли одновременно, и через несколько секунд я держала в руках затихшую рыбину, удивляясь, как кучно вошла дробь в мякоть у основания ее головы…

Потом мы приносили всякую мелкую живность, а вначале августа взяли на чернике гигантского глухаря. В честь такой удачи следующий день в нашем отряде был объявлен камеральным, то есть съемщики не вышли на маршруты и до обеда приводили в порядок полевые журналы, а потом готовились к празднику. С утра все только и говорили о глухаре и предстоящем пире. Закончив работу, мужчины отправились искать выпивку, а женщины, то есть я, новая лаборантка и Галя, занялись дичью. Глухаря решили запечь целиком в русской печке, той, что находилась в главной камеральной комнате. Тушку (она едва умещалась на противне) мы нафаршировали рисом с ягодами, нашпиговали зеленью и специями, обернули ломтиками сала и перевязали нитками. Командовала на кухне Галя – у нее это здорово получалось – и с таким жаром говорила об удачной охоте, что казалось, будто лесного петуха добыли не мы с Колей, а она.

К вечеру отряд был в сборе. Когда готовое блюдо оказалось на расписной скатерти и повеяло вкуснейшим ароматом, я подумала, что сейчас на запах сбежится вся деревня. Пировали мы в тот вечер долго и весело. Я впервые была на равных в компании взрослых, пила вино и чувствовала себя самой счастливой девушкой на свете…

(Продолжение читайте в Альманахе №1, 2017 года)

Об авторе:

Изотов Анатолий Александрович, родился в 1940 году. Детство и юность прошли в Крыму. Затем – Донбасс, политехнический институт, инженер-гидрогеолог, 10 лет работы на закрытом предприятии и загранкомандировка в ЧССР. По чешской тематике защитил кандидатскую диссертацию. На Родине – главный инженер института ВИОГЕМ (г. Белгород). В настоящее время – доцент Белгородского государственного университета.

Стихи пишу с 15 лет. Первые публикации появились в газетах «Кадиевский рабочий» и «Кадры индустрии» (1958–1964 гг.). Одно из произведений того периода «Письмо из Средней Азии»  вошло в книгу «Письма из тополиной весны», 1967 г.

Раннюю прозу долгое время не мог опубликовать в силу работы на закрытом предприятии. С 2005 по 2010 годы издал малыми тиражами четыре книги: сборник стихов, сборник рассказов и два романа.

Активно занимаюсь литературными исследованиями, особенно интересны для меня –  творчество Лермонтова и Гомера.

С 2015 года являюсь членом Интернационального Союза писателей (кандидат).

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: