Завтрашний взгляд
Каждую весну птицы – стаями, группами и даже поодиночке – летят домой. Из жарких краев, где много солнца и зелени, где достаточно воды и еды. Где – по их, птичьим, и нашим, человеческим, понятиям – настоящий земной рай. Осенью птицы поспешно бежали от холодной и голодной зимы, от лишений и смерти, ожидающих тех, кто останется. Это ясно. Непонятно другое: если там, в краях благодати, они находят всё, что искали – то почему возвращаются? Что ищут здесь, на не оттаявших до конца бесконечных русских равнинах, среди скудной и неяркой природы?
Я это прежде видела не раз,
поэтому бродила в одиночку
по улочкам…
Цыплят водили квочки,
травинку грыз парнишка-козопас,
и лип большущих бархатная тень, —
и долго-долго длился каждый день!
Там Сейм к Десне неспешно воды нёс,
мне о Москве-реке напоминая.
И над водой береговушек стаи
роняли перья на широкий плёс.
И золотились церкви на заре
в заброшенном людьми монастыре.
А в небесах, в большой голубизне,
парили птицы – аисты большие.
Как паруса над кораблём-Россией.
Замедленно и тихо, как во сне,
их крылья обнимали мир людской,
всем обещая ласку и покой.
(Рожденный в июле)
Зачем, ради чего они возвращаются, ежеминутно рискуя попасть под снежный заряд нежданно, пусть даже ненадолго, вернувшейся зимы? Говорят, это называется «запечатление». В самом начале жизни, когда деревья еще большие, а взрослые кажутся добрыми и справедливыми, юное существо создает свой образ мира. Идеальную внутреннюю модель. Это не вера, не убеждение, не картинка, на которую можно полюбоваться. Это образ, наличие которого обычно даже не осознается, но с которым раз за разом сравнивается всё окружающее.
Как бы ни были прекрасно вокруг, но если сравнение говорит «не то», увы. Ничего не поделаешь. Красиво, удобно, великолепно – только не моё. Не родное.
И не столь важно, была ли реальность тех времен и пространств – той страны и той действительности, что запечатлелись на всю жизнь – действительно лучше того, что есть теперь. Обычно она просто не оценивается. Это мера, эталон для сравнения. А эталон вне зоны критики.
И птицы летят, летят с благодатного юга на суровый север. Умно это? Правильно?
Не нам их судить. Мы такие же. Мы стремимся к тому, что когда-то было запечатлено в нашем сердце, даже сознавая, насколько там неприютно.
Мой дом построен на семи ветрах.
И день, и ночь я слушаю их песни.
Ветра сметают прожитого прах,
уносят годы и приносят вести.
Мой дом построен на семи ветрах.
Здесь сквозняки гуляют по углам,
колышутся гардин цветные флаги,
листвой осенней, как ненужный хлам,
кружатся позабытые бумаги.
Здесь сквозняки гуляют по углам.
(Мой дом)
Но все-таки, люди не птицы. Ведь у нас есть еще и разум. Странная, почти неуловимая и вечно неудовлетворенная, что-то ищущая субстанция, склонная сомневаться, сравнивать, анализировать и проводить мысленные эксперименты. Мотор, постоянно толкающий человека вперед.
Разум ищет нового так же упорно, как сердце тянется к старому. Еще непонятно, какой зов и какое влечение сильнее – тяга к привычному во что бы то ни стало, или стремление к новому, к переменам. Ведь мы разумны, а следовательно сознаем, что прошлое не возвращается, что его образы скорее обманут, чем действительно помогут в изменившихся обстоятельствах, в другое, новое время.
Я очень бабушку любила.
Она всему меня учила —
как:
книксеном гостей встречать
и по-французски отвечать,
заполнить карточку на бале,
для шляпок подбирать вуали,
не падать в обморок в корсете,
как выбрать няню – если дети;
готовить пунш, плясать мазурку,
носить боа из чернобурки,
визиты делать, шлейф держать,
и как загара избежать…
Я так старательно училась!
Жаль: никогда не пригодилось.
(Прабабушке)
Это, конечно, шутка. Но в любой шутке, как известно, настоящей шутки – только доля… На самом деле разве можем мы вернуться туда, где
Ни телесериалов, ни попсы,
ни проституток около дороги.
Носили ситец и не брили ноги,
и лакомством был ломтик колбасы.
В очередях, застывших, словно сны,
шептали «лишь бы не было войны»…
Мы верили, что выбран светлый путь,
а лагерные тени преходящи.
Пусть несвободно, скудно в настоящем,
но главное – с дороги не свернуть.
Не сытые, но полные идей,
не бога чтили, а земных вождей.
(Рожденный в июле)
Да и не нужно возвращаться. Ведь уже тогда мы чувствовали, что благостная картинка, если отвлечься от ее привычности, вовсе не прекрасна
Мы спорили о книгах. Без вранья –
не модно было говорить о личном,
и тема диссидентская привычно
вплеталась посреди житья-бытья.
Запоем мы читали «Самиздат»
и слушали все «голоса» подряд.
И анекдоты! Было их полно.
Политика – излюбленная тема.
Нет, мы не посягали на систему,
устои нас устраивали, но…
Мне кажется – и кажется всерьёз —
скрывали мы за смехом реки слёз.
Твердили нам, мол, всё кругом – для вас!
Вы – гордость и хозяева Отчизны.
Но мы-то знали: не хозяин жизни
ни ты, ни я, ни он – никто из нас.
Всё общее – ура. А мы при чем?
Нас быстро жизнь учила, что почем.
Ученому – зарплата сто рублей.
Давай, родной, вперед науку двигай.
Как стрекоза зимой пляши и прыгай,
ложись костьми, как в фильме «Девять дней».
Раз голова покамест на плечах —
трудись, не то окажешься в бичах.
Рабочий? Нынче ты, брат, гегемон.
Ты на плакатах и в поэмах славен.
И пусть по жизни, в общем-то, бесправен,
но выборы – отличный угомон.
Поддерживай начальство без затей.
А если что не так – ты тихо пей.
Колхозник тоже счастлив должен быть.
В семидесятых даже паспорт дали.
И лимита осваивала дали,
стремясь о малой родине забыть.
Забиты окна и пусты дома,
как будто по селу прошла война…
А речи… речи сладкие лились.
О мире, счастье, о цветущем крае.
Порою нам казалось: мы играем
в забавной пьесе под названием «жизнь».
(Рожденный в июле)
Сейчас изменилось очень многое. Для начала, мы теперь, как птицы, вольны лететь, куда душе угодно. Но почему-то летим далеко не все. А улетевшие нередко стремятся вернуться.
Мой друг уехал в Эквадор
и пишет мне, что там тепло.
Ему с погодой повезло
— там нет московских снежных гор.
Там пахнет морем свежий бриз,
и шумно дышит океан,
а в небесах аэроплан
кружит – должно быть, смотрит вниз.
Мой друг там счастлив в первый раз
— он ненавидел снег и лёд,
бессильно он твердил: «пройдёт,
зима пройдёт, уйдёт от нас»…
(Сольвейг, по телефону)
Казалось бы, весь мир открыт. Все дороги. Все края. Отчего же так печально?
Семь дорог из-под ног – веером.
Мне нужна одна – та, что глянется.
А что выберу – то и станется,
что останется – то утеряно.
(Перепутье)
Иди вперед, человек! Измени всё, измени жизнь, измени мир! Что тебе мешает? Может то, что изменить мир можно только изменив свое к нему отношение? Переменив для начала себя?..
Нужно изменить ориентиры – не внешние, а внутренние. Отказаться слепо следовать привычкам, сменить эталон. Тот образ, с которым сравнивается всё и вся.
Что же ты качаешь головой, почему пытаешься отступить – чего ты боишься, человек?
Шаг ступить. За порог.
В мир труда, ожиданья и рока.
Проходить свой урок
и оплачивать цену урока:
боль, усталость и грязь,
и красивую ложь искушений,
и нащупывать связь,
избегая простейших решений,
и ответы искать,
и страдать, и прощаться, и биться…
(Дети спят)
Революция – это преображение. Решительное, скачкообразное, резко изменяющее вид, качества и самый смысл происходящего. Это ступень лестницы, ведущей в будущее. Кто не преодолеет этой ступени, тот останется в прошлом – и исчезнет в веках. В русском языке есть поговорка, подходящая к случаю – «исчезнуть, аки обры».
Хотим ли мы вот так же исчезнуть? Нет, конечно. Живое стремится жить.
Но… мы ведь и прежде пытались отказаться от прошлого. Резко скакнуть вперед, помните?
Я родилась на строящейся башне.
Где в синеву, на свет распахнут кров,
чуть выше серой мути облаков,
в пред-житии оставив день вчерашний.
Внимая всем, всё ведая – не зная! –
жила-была так близко к небесам,
что к звёздам приникала я – к сосцам –
и млечности текла струя густая.
К плечу плечо – трудились, жили, пели…
Довольные, не видели тогда:
внизу ветшали наши города –
мы свысока на целый мир смотрели!
(Башня)
Как знакомо, не правда ли: «весь мир разрушим, до основанья, а затем»…
Но оказалось, что забывая прежнее, не отталкиваясь от него – далеко прыгнуть не выходит. Вот и башня тоже обветшала, как когда-то прежние постройки. А мы снова пытаемся разом повернуть реку жизни в новое русло. И при этом – не забываем ли снова, что важны одновременно и разум, и сердце. Нельзя ни оттолкнуться от пустоты, ни построить нечто новое по старым чертежам и со старыми мерками.
Получается, что прежде, чем начинать строить и перестраивать, нужно понять, что именно мы хотим. Какое оно, наше желаемое будущее. В чем его новизна, в чем связь с прошлым, а в чем отличие от него. Ради чего, собственно, все революции? И чем мы готовы поступиться, в том числе в себе самих. Каков он, тот новый эталон, который каждый из нас готов хранить в своем сердце? Чтобы понять это, надо вначале увидеть то будущее, которое мы хотим создать. О котором мы мечтаем и которое уже творим – вначале внутри себя.
Я в этот день мечтала о дожде.
Но выдался – до огорченья ясный.
И самолетик бело- сине-красный
на поле ждал, как птица на гнезде
птенцов – еще неловких, неумелых,
таких, на вид, невероятно смелых…
Но вот раздался возглас «От винта!»
и мы, жалея, что молитв не знаем,
над собственными страхами взлетаем,
почти поверив: страхи – суета.
(Высота)
Настоящая революция состоит именно в этом. В создании нового внутреннего эталона.
Мир постигая как тёмную комнату,
мальчик его наполняет собой.
Главные тайны вбирая в сердце,
переступая пороги.
Есть ли надежда?
Он верит, что есть.
(Мальчик)
Хочешь изменений? Посмотри на мир взглядом человека, который не оторвался от своего прошлого, но смотрит и на него, и на настоящее – из будущего. Посмотри не вчерашними, а завтрашними глазами. Готова ли ты изменить свой взгляд, Россия?
(В тексте использованы стихи автора)
