Первая охота
Шёл второй послевоенный год. В субботу после уроков, переодевшись в старую, видавшую виды охотничью одежду, надев на ноги растоптанные ботинки, я закинул на плечи ружьё и зелёный отцовский фронтовой рюкзак, в котором лежали плащ-палатка, противоипритные чуни, патроны, провиант, и поспешил на встречу со школьным товарищем.
Рудик торопил меня: времени в обрез. Почти бегом мы пронеслись мимо Новосибирского железнодорожного вокзала, через туннель под железной дорогой и по крутому Чернышевскому спуску, прежде чем попали на пристань. Около пристани через Обь был наведён понтонный мост, по которому изредка проходили грузовые автомашины. Сегодня через Обь построены четыре автомобильных моста. До отхода моторки оставались считаные минуты, я с облегчением вздохнул – мы не опоздали. На дебаркадере нас ожидал Арнольд Атавин. Он был на год старше меня, белобрысый, с пухлыми губами и небольшим шрамом на щеке. Познакомив нас, Рудик сказал, что Арнольд живёт на одной с ним улице, учился в одном с ним классе, но ушёл из школы в прошлом году после седьмого класса.
Меня не удивило его имя. В начале тридцатых годов прошлого века, после заключения мирного договора с Германией, было модно давать детям немецкие имена. В нашем классе учились Адольф Пархоменко, Герман Мелихов и другие ребята с иностранными именами. С началом войны я стал стесняться своего имени и всегда представлялся Аликом. В те годы самым оскорбительным прозвищем было имя Фриц, так как всех фашистов называли фрицами.
Купив билеты, мы прошли на корму моторки, заваленную берёзовыми дровами, и очень удобно, на наш взгляд, разместились на них. Нам предстояло плыть больше часа до Кудряшовского бора. В то время по Оби ходили моторки, в топках которых сжигали дрова. На корме то и дело из люка появлялся кочегар, набирал охапку дров и исчезал в трюме. Он не мешал нам любоваться просторами огромной реки, несущей свои воды в океан. Колёса моторки глухо шлёпали по воде. Она медленно развернулась у причала и двинулась вниз по течению. Я впервые видел просторы Оби и берег со стороны реки. Правый высокий был застроен трущобами, всюду на отмели лежали лодки. Рудик сказал, что этот район называется Нахаловкой за самовольную застройку. Левый низкий берег утопал в зелени. На мелководье с криком носились чайки. Они выхватывали из воды мелкую рыбёшку. На их крик спешили другие чайки, чтобы не опоздать к обеду.
Начиналась первая волна осеннего перелёта птиц. Низко над водой иногда проносились стайки уток, они часто-часто махали крыльями, словно торопясь улететь подальше от надвигающейся осени с её холодами. Высоко в голубом небе, как корабли, клином проплывали гуси.
Моторка проходила мимо большого острова, на правом берегу был виден Заельцовский бор, левый – зарос тальниками. Мои наблюдения прервал Арнольд, рассказывающий о своей охоте на Толмачёвских болотах. Жестикулируя, показывал, как из неудобного положения сбил летящую утку, которая упала в болото. Пробираясь к ней по кочкам, провалился в трясину и выбрался благодаря палке, которую предусмотрительно взял с собой. Не менее поучительную историю рассказал Рудик. Время пролетело незаметно, моторка подошла к пристани «Кудряшовский бор».
Она пришвартовалась к дебаркадеру, на котором её ожидала толпа грибников с полными корзинами груздей. Стояли последние дни бабьего лета, солнце светило, но слабо грело. Мы сошли по трапу и по просёлочной дороге направились через сосновый бор. В те годы автомобильной дороги к Кудряшовскому бору не было. Он находился на острове.
Мы шли по узкой просеке, по обе стороны стеной стояли огромные сосны, их вершины смыкались над нами. На дороге и стволах деревьев играли тысячи зайчиков от солнечных лучей, проникающие через густые кроны сосен. Попадались тёмно-зелёные ковры брусничника и черничника. Воздух был насыщен ароматом хвои и лесных растений. Я был очарован, мне казалось, что я попал в сказку и скоро увижу избушку на курьих ножках. Чем дальше мы продвигались, тем больше открытий я делал. С одной из сосен неслись звуки морзянки, которую отбивал крупный дятел в чёрном одеянии, как кардинал с красным колпаком на голове. Неожиданно дорогу перебежал бурундук, он заскочил на ствол сосны и стал наблюдать за нами, словно соображая, стоит ли ему бояться нас.
В конце просеки появился просвет – всё пространство, заросшее тальником, вербой, красноталом, было залито солнечным светом. На кромке бора расположилась охотничье-рыболовная база – два небольших домика и навес для лодок. Невдалеке, около зарослей кустов, поблескивал на солнце небольшой плёс. Нас как родных встретила заведующая базой Екатерина Васильевна Мелихова. Она записала время нашего прибытия в журнал, оставила у себя охотничьи билеты, выдала карточки отстрела. Затем мы прошли под навес и каждый получил долблёную из толстого дерева лодку-обласок, на которых предстояло плыть к месту охоты. Эти лодки напоминали индейские пироги, были узкие и вёрткие. Грести надо было одним веслом. Я никогда не плавал на таких лодках. Рудик и Арнольд ловко гребли вёслами с одного борта, и их лодки двигались в прямом направлении. Моя лодка виляла из стороны в сторону, приходилось грести поочерёдно с каждого борта, чтобы плыть в нужном направлении. Наблюдая за движениями рук и вёсел своих товарищей, я постепенно освоил искусство гребли веслом с одной стороны лодки.
Местом охоты было выбрано большое болото на противоположном берегу озера Кривое со множеством плёсов. Эта местность называлась Мочажиной. Мы перетащили лодки через заросли тальника и оказались на берегу довольно большого водоёма. Свои лодки приятели спустили на воду, мою спрятали в кустах. Ребята помогли мне сделать скрадок: нарубили веток тальника, воткнули их у уреза воды, среди осоки, нарезали камыша и замаскировали им моё укрытие. Я принёс из лодки беседку, уселся на неё в скрадке и согнул камышинки, чтобы удобно было осматривать окрестность. Мои друзья поставили невдалеке четыре деревянных чучела уток и уплыли подыскивать себе места для охоты. С моего плёса через редкие камыши были проходы на другие плёсы. Оставшись один, я стал осматриваться. По периметру водное зеркало заросло высоким камышом, вода была подёрнута ряской, на её тихой поверхности дремали листья кувшинок. Я, как зачарованный, смотрел на эту удивительную картину и думал, что у воды – своя жизнь. Там наверняка есть личинки комаров и стрекоз. Рыба охотится за ними более успешно, чем я сейчас за утками. Меня окружало зелёное царство! Я чувствовал себя частицей этого удивительного мира, впитывал тепло осеннего солнца и думал: «Какое счастье всё это видеть! Как люди могут жить в городе, не бывая на природе».
Каждый шорох, каждое движение привлекали мой слух и взгляд. Вот на лист камыша уселась тоненькая, изящная голубая стрекоза, её выпуклые глаза были больше головы. Она не боялась, словно зная, что я не причиню ей вреда. Таких стрекоз мы называли коромысликом. Над водой выписывали сложные виражи ласточки в погоне за насекомыми. Иногда в стороне пролетали утки. В небе парила скопа, выискивая свою жертву. Мне хотелось узнать, какая ей нужна добыча, но она не спускалась со своей высоты.
Солнце клонилось к закату, в его лучах зелень сияла множеством оттенков. Даже гладь воды казалась зелёной. Это был неизвестный для меня мир. Я чувствовал, что в камышах и зарослях тальника происходит своя жизнь, слышал шорохи и всплески воды. Вот кто-то с шумом и треском пробрался через камыши и кустарники. Меня охватило беспокойство. Сидя в укрытии, я сжимал в руке ружьё и вглядывался в сторону удаляющегося шума. Надо мной иногда пролетали утки, но я не успевал вскинуть ружьё и с сожалением провожал их взглядом. В другом конце Мочажины слышались редкие выстрелы. Комары бесшумно садились на моё лицо. Приходилось постоянно их наказывать, нанося себе удары по лицу.
Постепенно солнце спряталось за горизонт, все предметы стали серыми. Вдали прокричала выпь, извещая, что вечерняя зорька закончилась. Вскоре послышались всплески вёсел, и ко мне подплыли Рудик с Арнольдом.
Место для ночлега мы облюбовали около копны сена. Развели костёр, чай заварили веточками чёрной смородины и корнем шиповника, на плащ-палатку выложили незатейливый провиант и приступили к трапезе.
Из разговоров я узнал, что наступил мёртвый сезон: большинство местных уток улетело, а северные ещё не прилетели. Арнольд видел двух косуль, которые бежали по кустам в сторону озера Каменное.
У меня не было опыта устраивать ночлег под открытым небом, поэтому я полностью положился на своих новых друзей, стараясь во всём им помогать. Мы надёргали сена из стога, устроили мягкую постель, накрыли плащ-палаткой, сверху ещё слой сена. Втроём залезли под плащ-палатку и оказались в мягкой душистой постели. Я лежал и смотрел в чистое ясное небо, усыпанное множеством звёзд. Вдыхал аромат свежего сена, слышал мерное дыхание своих друзей. Вокруг – ни звука. На душе было радостно и спокойно. «Какое счастье, – думал я, – быть на природе, видеть незабываемые красоты, спать под звёздным небом». Ковш Большой Медведицы сделал четверть оборота вокруг Полярной звезды, а я всё ещё не мог заснуть, думая о прошедшем и завтрашнем днях…
Во сне я видел летящих уток, стрелял по ним, но звука выстрела не было слышно, и утки улетали. Проснулся от толчка в бок.
– Пора вставать, надо разжигать костёр. До рассвета должны быть на своих местах, – командовал Рудик.
Утро было прохладным, звёзды исчезли с небосвода, густая темнота не позволяла даже увидеть чучела на воде. Вскоре на восходе появилась светлая полоса, затем она стала розовой и постепенно – ярко-красной. Когда из-за горизонта показался краешек солнца, ярким пламенем запылала утренняя заря. Природа начала оживать: слышалось хлюпанье и кряканье утки, на кромку камыша вышла маленькая чёрная болотная курочка, в тальниковых зарослях пересвистывались какие-то пичуги. Над болотом пролетели утки и опустились на озеро Каменное. Пришлось присесть на беседку, чтобы не быть пугалом. Моё внимание привлекли чучела: их стало пять. Все были неподвижны и походили друг на друга. Я пересчитал их несколько раз. «Наверное, ребята утром поставили мне ещё одно чучело», – подумал я и стал смотреть по сторонам в надежде увидеть подлетающих уток. Боковым зрением заметил, что одно чучело стало медленно удаляться от остальных. Не мешкая, вскинул ружьё к плечу, прицелился и выстрелил. Утка перевернулась на воде. Это была первая добытая мной утка. Радости и удовлетворения я не испытал, скорее досаду, что добыл её таким способом.
Об авторе:
Кайков Альберт Сергеевич родился в 1932 году в городе Аша Челябинской области в семье служащих. Мать, Кайкова Мария Алексеевна, – учительница, отец, Кайков Сергей Федорович, – строитель.
Перед Отечественной войной семья переехала на постоянное место жительства к Чёрному морю, в Анапу. Началась война, отец ушёл на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказалась на оккупированной территории. Альберт был старшим из детей. Семья жила впроголодь. Все помыслы были направлены на добычу пропитания. В это время он пристрастился к рыбалке и охоте из рогатки на воробьёв и голубей. В дальнейшем рыбалка и охота стали увлечением на всю жизнь и темой для стихов и прозы.
В 1948 году семья переехала в Новосибирск.
После окончания школы в 1951 году уехал во Владивосток и поступил учиться в Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, окончив которое служил на кораблях Камчатской флотилии.
После окончания службы вернулся в Новосибирск, получил второе высшее образование на очном отделении Новосибирского инженерно-строительного института. Затем работал на стройках Новосибирска и заполярного города Игарки.
Литературным творчеством увлёкся, выйдя на пенсию. Издал шесть стихотворных сборников и семнадцать книг прозы. Первая книга «Потерянное детство» издана в 2010 году. Затем одна за другой вышли две книги «На заполярной широте», следом – «Встреча через полвека», «Флотские будни», «В Туруханской тайге», «По жизни с друзьями», «Под северным небом», «Чёрная пурга» и другие.
Проживает в Новосибирске. Продолжает увлекаться охотой, участвует в работе творческих коллективов, часто выступает в школах перед учениками со своими произведениями.
