Вера

Альберт КАЙКОВ | Современная проза

1

После уборки урожая и в первой половине зимы молодежь деревни Старые Паны обычно собиралась на посиделках. Организаторами и хозяйками посиделок были девушки. Они снимали комнату у тетки Лукерьи. Дом у нее большой, кирпичный и просторный. Строил его ее отец в расчете на большую семью, но Бог дал ему единственную дочь, которая осталась вдовой без детей. И вот теперь она тянулась к молодежи. Ей доставляло радость видеть, как веселятся молодые люди, и она за умеренную плату сдавала большую комнату. В день посиделок из комнаты выносили всю мебель, вдоль стен расставляли лавки, к потолку подвешивали десятилинейную керосиновую лампу, называемую молнией.

Первый день посиделок считался праздничным. Девушки вскладчину варили пиво, готовили угощение, приглашали в гости парней. В ожидании их занимали лучшие места. Парни приносили с собой конфеты, пряники, орехи, семечки и угощали девчат, рассаживаясь на оставленные для них места.

После того как все приглашенные парни собирались, девушки начинали петь, называя в песнях имена присутствующих парней. Затем начинались хороводные игры, пляски и общее пение.

На будничных посиделках девушки пряли, вязали, стараясь до прихода парней выполнить задания матерей. Во время работы пели, рассказывали различные страшные истории, передавали деревенские новости, обсуждали парней. Часто гадали, придет или нет тот или иной парень.

Нередко на посиделки приходили ребята из соседних деревень. Местные парни встречали пришельцев недоброжелательно, часто приход чужаков приводил к драке.

Развлечения на будничных посиделках носили сдержанный характер. Парни, придя к девушкам, рассаживались, развлекали их разговорами, пели вместе с ними песни и частушки. Девушки обычно продолжали работать, нарочито не обращая внимания на пришедших. Тогда парни отнимали у них веретёна, заставляя приступать к веселью.

Веселье начиналось с песен, плясок, побасенок и заканчивалось танцами. Здесь завязывались знакомства и дружба, нередко заканчивающиеся любовью и свадьбами. Большинство жителей деревни носили фамилии Стариковых и Головиных, кроме них проживали только четыре семьи Коневых и две семьи Цапаевых.

Расходились с посиделок поздно вечером, шли по улице с песнями под гармошку. Односторонняя улица тянулась почти на два километра. Дома были добротными – из круглого леса и кирпича. Все усадьбы соединялись тесовыми заборами с высокими воротами. В средней части улицы стояла школа. В ней было четыре класса. Считалось, что четырехклассного образования для деревенских детей достаточно. Многие дети не окончили и четырех классов. За оградами и огородами протекала река Пан, впадающая в реку Ошлу, которая, в свою очередь, впадала в Кокшагу, а та – в Волгу. Река неширокая, но со многими омутами, в которых водилась разная рыба.

Мише Коневу давно приглянулась семнадцатилетняя скромная девушка Клава Цапаева. Он подошел к ней и спросил:

– Клава, можно я тебя провожу?

Она сильно удивилась, что парень из очень зажиточной семьи обратил на нее внимание, и, потупив взор, произнесла:

– Проводи, если есть желание.

Миша пошел рядом с Клавой, не решаясь взять ее под руку. Он обдумывал, с чего начать разговор. Морозец стоял знатный, под ногами хрустел снег, на щеках Клавы выступил румянец. Ее лицо при выдохе окутывал пар и оседал инеем на волосах, выглядывающих из-под платка. После минуты молчания Миша спросил:

– Говорят, что ты умеешь вязать хорошие кружева.

– Вязать – вяжу, но не знаю, хорошие они или нет.

– Моя мама видела их у своей сестры и хвалила тебя. Она собирается заказать тебе кружева на все кровати.

– Если закажет – свяжу. Дело нехитрое.

– Может, когда-нибудь и для меня свяжешь…

Клава не поняла намека Миши и ответила:

– Тебе-то зачем кружева? Ты же не красна девица.

В те времена было очень модно кровати застилать с подзорами, когда из-под покрывала выступали кружева. Стопку подушек на кровати обязательно прикрывали кружевной накидкой. Клава считалась лучшей кружевницей, и деревенские модницы делали ей всевозможные заказы. На вырученные за работу деньги она покупала ситец и другие ткани
и сама шила себе наряды, одеваясь не хуже богатых невест.

2

Клава родилась в русской крестьянской семье. В конце девятнадцатого века в крестьянских семьях еще сохранялся патриархальный уклад жизни. Ее родители, Владимир Павлович и Анна Яковлевна, были воспитаны на традициях официальной православной религии и мифологических представлениях о создании мира. Будучи глубоко верующими людьми, они придавали большое значение внешней стороне церковных обрядов, считали своим долгом в праздничные дни посещать церковь. В Бога верили «всем сердцем».

С развитием промышленности, торговли, установлением контактов с европейскими странами высшее общество и городское население перенимали европейскую культуру. Появление на селе любых нововведений рассматривалось в крестьянской среде как нарушение установленного Богом миропорядка, которое ведет к хаосу и несчастьям. В радостях и скорбях селяне обращались к Богу. Заказывали молебны перед началом и окончанием важных дел. Периодически приглашали в свои дома сельского священника для освящения жилища.

Анна Яковлевна очень хотела родить дочь, чтобы иметь помощницу в делах и воспитании будущих детей, хотя было принято считать, что мальчик обещает крестьянской семье помощника, а девочка – разорительница. В те времена в количестве детей не ограничивались, рожали столько, сколько Бог пошлет. Во время беременности Анна старалась смотреть только на красивые вещи и красивых людей, чтобы дочка родилась красавицей. Она ела только красные ягоды, чтобы дочка была румяной, ела много укропа, чтобы у дочки оказались красивые глаза и пушистые ресницы.

Будущей матери нельзя браниться и много спать, иначе дочь родится злой и ленивой. Бог услышал молитвы Анны, и у нее родилась крепкая и красивая девочка. Пуповину ей обрезали на прялке, чтобы она хорошо освоила главную женскую работу. Новорожденную завернули в материнскую рубаху, чтобы ей передались все лучшие материнские качества. Повивальная бабка передала девочку в руки отцу, тот уложил ее в приготовленную качалку в знак того, что признает ребенка своим.

Бабка повела роженицу в баню, где была приготовлена чистая речная вода. С молитвами и наговорами она опрыскивала и мыла Анну.

С крещением затягивать не стали. На восьмой день после рождения ребенка отец запряг лучшую лошадь, и всей семьей поехали в церковь, расположенную за четыре километра в соседней деревне. На втором тарантасе поехали брат Владимира, Алексей, в качестве крестного отца и сестра Анны, Валентина, в качестве крестной матери. Кум Алексей купил для крестницы серебряный крестик, который она носила до глубокой старости. Кума Валентина подала священнику полотенце – вытереть руки после погружения ребенка в воду.

После крестин в доме Цапаевых собрались родственники. Они поздравляли отца и мать с дочкою, кумовьев – с крестницей, бабку-повитуху – с новой внучкой. Для приглашенных родственников был устроен крестильный обед. Бабка подала на стол пирог, в шапке – горшок с кашей и на тарелке – штоф с водкой. Она начала угощать присутствующих,
но те по обычаю предлагали первую рюмку выпить ей самой, в шутку заявляя:

– Попробуй-ка сама, бабушка! Бог знает, какую ты нам водку приготовила, может, она наговорная.

Бабка водку выпила, закусила и в традиционной последовательности с приговорами угощала первым отца новорожденной, потом кума и куму, а затем – всех присутствующих. При этом каждый, не исключая и родителя, клал на тарелку сколько-нибудь денег – в пользу бабки и родительницы.

После обеда гости поблагодарили хозяев и, пожелав им всего доброго, а новорожденной здоровья и многих лет, разошлись. Остались только кум с кумой, чтобы вечером «опохмелиться». При этом кума подарила куму платочек, за что он, предварительно утерев подарком губы, крепко ее поцеловал и отдарил деньгами.

Владимир посмотрел на брата и подумал: «Ну и востер братишка, не упустил возможности, чтобы поцеловать красивую девку».

Вскоре после рождения Клавы ее отца, Владимира Павловича Цапаева, призвали в 1914 году в армию. Как всегда, беда не ходит одна. Умерла Анна Яковлевна. Девочка сначала осталась у бабушки, затем ее забрал дядя, крестный отец. Алексей заявил, что мать стара, чтобы воспитывать маленького ребенка, а у него среди его детей девочке будет лучше. На самом деле дядя руководствовался другими чувствами. Он рассчитывал, что ему отойдет дом и хозяйство брата в случае его гибели на фронте.

Когда отец вернулся с фронта, дочери не было и двух лет. В доме нужна была хозяйка, а девочке – материнская забота. Владимир женился на Надежде, женщине трудолюбивой и хозяйственной. К Клаве она относилась как к собственному ребенку, заботилась и всему обучала. К десяти годам девочка умела все делать по хозяйству: могла приготовить обед, испечь пироги и шаньги, к пасхе – куличи и сдобные булочки. Она могла не хуже Надежды выбрать сахарную косточку для приготовления щей или кусочек грудинки для супа. Уход за огородом полностью лежал на ее плечах. Чего там только не сажали: лук и чеснок, репу и брюкву, горох и бобы, огурцы и тыквы, всевозможную зелень. Многочисленные грядки требовали постоянного ухода и прополки. Бывало, полет она грядки с морковью или репой, а подружки прибегут и позовут купаться на речку. Клава скажет им:

– Подождите меня, я сбегаю, отпрошусь.

Прибежит к Надежде и спросит:

– Можно я схожу с подружками искупаюсь?

– Конечно, можно, сбегай, искупайся, только не купайтесь на глубине в омуте, а грядки дополешь, когда жара спадет.

Чтобы попасть к речке, надо пройти по тропке через огород, затем по неширокому лугу. Девочки гуськом прошли через Клавин огород, а оказавшись на мягкой луговой траве, побежали вприпрыжку к манящей прохладой реке. Только раздувались легкие ситцевые платья да сверкали грязные пятки. Летом никто из детей не носил обувь. Подбежав
к реке, девочки скинули платьица и в одних трусиках, поднимая фонтаны брызг, забежали в воду. В этом месте река была неглубокой, дно песчаное. С визгом и шумом девочки плескались в теплой речной воде. Они приседали, затем, оттолкнувшись от дна ногами, выпрыгивали из воды и с шумом падали в нее. Недалеко от них купались деревенские мальчишки. Увидев девочек, они вышли из воды на берег и прибежали к ним. Ребятам хотелось принять участие в общем веселье, но вместо того, чтобы завести мирный разговор, начали брызгать на девочек, ударяя ладонями по поверхности воды, пуская брызги в их сторону. Все ребята девочкам были знакомы. Здесь были братья Стариковы, Миша Конев, Леша Головин и другие.

Девчонкам не понравилось такое обращение с ними, и они стали просить ребят прекратить брызгаться, но те вошли в азарт и продолжали обливать их водой. Тогда, закрывая лица руками, девчата вышли на берег и улеглись на траву загорать. Ребята мигом оказались рядом. Миша Конев улегся рядом с Клавой и сказал:

– Хочешь, я научу тебя плавать?

– Ты сам-то плавать умеешь? – ответила она вопросом.

– Если бы не умел плавать, не предлагал бы научить тебя.

Искупавшись еще раз, все толпой отправились в деревню. У каждого деревенского ребенка были свои обязанности по домашнему хозяйству.

Клава продолжила полоть грядки. Надежда, увидев ее в огороде, улыбнулась и подумала: «Трудолюбивая кому-нибудь достанется невеста». В доме Цапаевых царили покой
и добрые отношения. Глава семьи, Владимир Павлович, был человеком немногословным, в домашние дела не вникал. Придет с работы усталым, сядет к столу и коротко спросит:

– Ну, как вы тут управлялись?

– Слава Богу, все хорошо, – ответит Надежда, – сейчас я тебе щей горячих налью, с плиты не снимаю, тебя жду.

Отведав щей, Владимир Павлович скажет:

– Хороши сегодня щи.

Надежда не упустит случая похвалить Клаву:

– Дочь твоя сегодня щи варила, я со скотиной была занята.

Владимир Павлович промолчит, на похвалу он скуп, но подумает: «Как только поеду в Красный город, привезу обеим подарки». Так в то время называли город Йошкар-Олу. Обычно он привозил в подарок ткань жене на платье, дочери – на сарафан.

Надежда соберется кроить себе платье, позовет Клаву и скажет:

– Встань ровнее, я сниму с тебя мерку, сделаю выкройку, а кроить и шить себе сарафан сама будешь.

Клава внимательно смотрела и все запоминала: как прикладываются выкройки, как кроится ткань. Когда начинала кроить свою ткань, постоянно спрашивала:

– Правильно я выкройку положила, можно кроить?

Получив одобрение, несмело резала большими ножницами ткань.

Смекалистая и сообразительная, она быстро освоила шитье одежды.

Надежда научила падчерицу прясть и ткать, вязать кружева, вышивать гладью и по канве. Клава оказалась прилежной и способной ученицей. Бывало, соберутся вечером женщины в доме обсудить деревенские новости. Каждая приносит с собой веретено и пук шерсти. Сидят, разговаривают, а руки крутят веретено, пряжу на клубок наматывают. У Клавы нить выходит ровная, гладкая, без утолщений. Кто-нибудь из женщин глянет на ее работу и скажет Надежде:

– Золотые руки у твоей падчерицы.

Надежда обидится и ответит:

– Не смей так больше ее называть, никакая она мне не падчерица, живем мы с ней дружно, как мать с дочерью.

– Правильно говорит Надежда, – вмешается в разговор соседка по дому, – мне бы такую трудолюбивую дочь, да Бог все сыновей дает. Вы посмотрите, какой у нее порядок в огороде! Подгонять и понукать не надо, все сама делает вовремя. К тому же красавица необыкновенная, наверное, на посиделках не один парень засматривается.

– Рано ей еще на посиделки ходить, вот подрастет – тогда и будет ходить, – прервет словоохотливую соседку Надежда.

Клаве приятно слышать такой разговор о себе, ее щеки заливает румянец, и она еще больше начинает стараться. Чего она только не наслушается за длинный осенний вечер! Кто-то из женщин меняет тему разговора и спрашивает:

– Вы слышали, что Степана Головина русалка чуть в омут не утащила?

– Нет, не слышали, расскажи, – раздается сразу несколько голосов.

– Значит, пошел Степан вечером на рыбалку, – начала рассказ женщина, – взял, конечно, с собой бражки, чтобы не мерзнуть. Место выбрал на омуте, около коряг. Сидит, ждет, когда налим из-под коряги выплывет и лягушку на удочке схватит, а сам бражку попивает. Вскоре видит: из-за коряги русалка выглядывает – молодая, красивая, волосы длинные русые по плечам рассыпаны – и манит его к себе. Не смог Степан устоять против ее чар, полез в воду. Добрался до коряги, а ее уже и след простыл, нырнула в воду. Стал он по сторонам глазами шарить, видит – за следующей корягой стоит леший, весь то ли в лохмотьях, то ли в водорослях, волосы длинные, лохматые, как у старухи. Испугался Степан, вылез из воды и прибежал домой, мокрый до нитки и весь в тине. Его жена сказывала, что на него помутнение нашло, только наутро смог рассказать, что с ним приключилось.

– Перепил, наверное, твой Степан, вот ему и померещилось, – с сомнением сказала Ирина Старикова.

– Степан не мой, а про омут дурные слухи со старых времен ходят, – не сдавалась рассказчица.

Ее поддержала приятельница Вера Головина:

– Это, скорей всего, была кикимора. Мне еще бабушка говорила, что она кикимору видела. Кикимора может лешим и водяным прикидываться и мужиков сманивать.

– Ты сама-то кикимору видела? – спросила Ирина.

– Слава Богу, я не видела, – сказала Вера и перекрестилась. – А вот мою тетку Глашу домовой замучил. Только она спать уляжется, а домовой начинает на втором этаже ходить и половицами скрипеть. Она даже дом продать собирается.

– Давно пора продать, – сказала Ира, – зачем ей одной двухэтажный кирпичный домина?

Клаве становилось жутковато от таких разговоров, и она думала: «Не дай Бог мне когда-нибудь встретиться с этой нечистью».

Постепенно разговор переходил на другие новости и заканчивался поздно вечером. Расходясь по домам, женщины договаривались, у кого собраться в следующий раз.

Вязание кружев – дело тонкое и требующее постоянного внимания. Клава с удовольствием перенимала опыт Надежды и вскоре превзошла в вязании кружев свою учительницу.

Жить бы ей век с такой мачехой, но судьба распорядилась иначе. Надежда занемогла и скончалась. Врачей в деревне не было, знахарка поила травами, но помочь больной не смогла. На похоронах Клава плакала как по родной матери.

Отец женился в третий раз, когда Клаве исполнилось тринадцать лет. В жены взял Анну – женщину красивую, властную, моложе его на семь лет. Мачеха сразу же невзлюбила падчерицу. Клава чувствовала нелюбовь мачехи к себе, но старалась ее слушаться и не грубить. Несмотря на это, мачеха находила причины, чтобы пожаловаться на падчерицу отцу. Владимир Павлович попал под влияние молодой жены. Будучи человеком строгим, старой закалки, он в суть дела не вникал, разборок не устраивал, а наказывал дочь, считая, что она должна уважать старших, не перечить и во всем слушаться. Клава почувствовала, что отношение отца к ней изменилось.

Иногда отец баловал ее. Купит жене отрез ткани и дочери ситца на платье. Увидев подарок падчерице, мачеха начинает ворчать на мужа:

– Зачем деньги потратил, лучше бы купил…

В таких случаях Владимир Павлович строго глянет на жену – и та замолчит, не договорив фразу.

Через год Анна родила дочь Саню. На детские плечи Клавы легла забота о сестренке. Подружки устраивают игры, бегают купаться, а ей приходится нянчить ребенка.

Прибегут к ней, бывало, подружки и зовут с собой на речку. Она спросит у Анны:

– Можно я схожу с девочками искупаюсь?

Чаще всего мачеха скажет:

– У твоих подруг нет маленьких детей, вот они и бегают постоянно на речку. Тебе люльку качать надо, чтобы Саня не плакала.

В таком случае Клава не выдержит и огрызнется:

– У меня тоже нет своих детей.

– Так ты сестру не считаешь своей?! – вспылит мачеха.

Вечером Анна жаловалась Владимиру Павловичу:

– Сладу мне нет с Клавдией: грубит, нянчить Саню отказывается.

Отец в очередной раз наказывал Клаву.

3

Миша с Клавой продолжали идти по деревенской улице. В некоторых домах уже погас свет, жители экономили керосин и спать ложились рано. На небе мерцали звезды, луна освещала добротно построенные деревянные дома. Вблизи Клавиного дома они остановились.

Клавино сердце учащенно колотилось: впервые парень провожал ее до дома. Она думала, что же он скажет ей на прощание. Миша посмотрел на ее разрумяненные от мороза щеки и спросил:

– Ты на следующие посиделки придешь?

– Не знаю, – ответила Клава, хотя ей, конечно, хотелось с ним встретиться вновь.

– Приходи обязательно, я тебя буду ждать.

– Хорошо, приду.

С этого дня Миша с Клавой стали часто встречаться. Зимой – на деревенских посиделках, а летом можно идти куда душе угодно. Хочешь – на речку купаться, желаешь – в лес за грибами или за ягодами. Сане, Клавиной сестренке, исполнилось четыре года, и ее приходилось повсюду брать с собой, чтобы надолго отлучаться из дома. Молодым людям приходилось украдкой целоваться, но Саня иногда замечала и, вернувшись домой, говорила матери:

– Мама, а Клава сегодня целовалась.

Оставшись наедине с Клавой, мачеха начинала ее упрекать и стыдить, но отцу на взрослую дочь уже не жаловалась. Ухаживание Михаила за Клавой длилось два года.

Мачеха Анна знала все подробности времяпрепровождения падчерицы и не раз думала: «Хоть бы скорее выскочила замуж, дочери уже нянька не нужна».

Мишина мать не одобряла выбор сына. Она считала, что их сын достоин лучшей партии, и надеялась, что он встретит более достойную невесту. После уборки урожая в деревне намечался общий праздник, на который были приглашены жители соседних деревень. Такие праздники проводились ежегодно в каждой деревне. Жители заблаговременно готовились к встрече гостей, варили пиво, пекли пироги и сдобы. Отведав вкусных угощений, молодые люди гуляли по улице, устраивали танцы, заводили знакомства.

На одном из таких праздников на Клаву обратил внимание парень из соседней деревни. Он подошел к ней и стал что-то рассказывать. Клава улыбалась, подруги, стоящие рядом, смеялись. Михаил подумал, что это знакомый одной из подруг Клавы. Когда начались танцы, парень пригласил Клаву танцевать. Она слушала болтовню парня-балагура и думала о Михаиле: «Почему он не подошел и не пригласил меня на танец первым?»

У Михаила учащенно забилось сердце, его охватила ревность. Он даже испугался, что может потерять Клаву. Когда танец закончился, он подошел к ней и попросил:

– Пойдем, погуляем, мне надо что-то тебе сказать.

Взяв Клаву под руку, повел в сторону ее дома. У ворот наконец решился и сделал ей предложение выйти за него замуж.

Клава давно ждала этого предложения и с радостью согласилась. Ей надоели размолвки с мачехой, и она ждала возможности расстаться с ней и жить своей семьей с любимым человеком. В приподнятом настроении как на крыльях влетела в дом, прошла в свою горенку, присела на сундук и предалась мечтам. Она строила планы будущей супружеской жизни. Из задумчивости ее вывела кошка, прыгнувшая на колени. Погладив Мурку, Клава радостным голосом тихо произнесла:

– Мурка, дорогая, скоро я выйду замуж. Знаешь, дорогая подружка, мне жаль расставаться с тобой, но я долго ждала этого момента.

В порыве чувств она взяла кошку на руки и крепко прижала к себе.

Вечером Михаил заявил родителям, что они с Клавой решили пожениться, и попросил поехать в город на регистрацию брака. Шли тридцатые годы. Советская власть уже твердо стояла на ногах, ломались старые традиции, а новые еще не укрепились. Молодежь с энтузиазмом воспринимала все новое, а пожилые люди – как покушение на их образ жизни, на добрые старые традиции.

Заявление сына возмутило отца, Степана Васильевича, и он спросил:

– Вы что, собираетесь остаться жить в городе?

– Нет, здесь будем жить, – удивился сын вопросу.

– Тогда почему разрешения и благословения у родителей не спрашиваешь?

– Так сейчас другие времена наступили.

– Это что? Новые времена запрещают почитать и уважать родителей?

– Нет, не запрещают, – ответил Михаил, поняв свою оплошность.

– Вообще-то ему еще рано жениться, – вмешалась в разговор мать Анна Дмитриевна, надеясь расстроить свадьбу, чтобы не родниться с Цапаевыми.

– Пора его женить, – твердым голосом сказал Степан Васильевич, – а то слышала: «новые времена», не дай Бог, еще что-нибудь выкинет.

Анна Дмитриевна не смела перечить мужу и на время примолкла.

– Мы с матерью венчались и, видит Бог, живем в ладу и согласии, – продолжал отец. – Вам тоже надобно венчаться, а затем делайте что хотите – расписывайтесь, если так положено. Передай через Клавдию ее родителям, что послезавтра придем на помолвку.

– Степа, – обратилась Анна Дмитриевна к мужу, – так надо сватов сначала заслать.

– Ты слышала, что сын сказал: «новые времена». Мы с Владимиром с детства приятели, может обидеться, что я сам не пришел. На всякий случай пригласи свою сестру, она балясница, пусть языком почешет.

– Ты разве забыл, как ко мне сватов засылал?

– Так это когда было?

– В самый канун войны с японцами. Тебя после женитьбы даже в солдаты не забрали.

– Все я помню, жаль, что ушли те времена.

– А я нашу свадьбу помню до мельчайших подробностей, – вздохнув, произнесла Анна Дмитриевна. – Ты пригласил в свой дом священника. В дом моего отца ехал с провожатыми, впереди ехал священник с крестом в руках. Я из окошка наблюдала эту торжественную процессию. Мой отец встретил гостей с почестями, усадил за стол. Священник читал молитву над нами. Затем свахи расчесывали мне волосы, заплели их в две косы, покрыли голову фатой. Священник продолжал читать молитвы. А какие свадебные песни пели девушки! Папа и мама благословили нас иконами. Присутствующие зажигали свечи, молились. Отец взял мою руку и передал в твою. Мы дали обещание жить в любви, мире и дружбе. После этого все вышли из дома и поехали в церковь венчаться и обручаться. Впереди свадебного поезда ехал священник. Разве забудешь такое торжественное событие?

– Что-то разговорилась ты, мать, – прервал ее Степан Васильевич, – не о прошлом надо говорить, а думать о сватовстве и женитьбе сына.

Анна Дмитриевна с ним была согласна, а говорила она все это для сына, чтобы знал старые обычаи.

В день сватовства отец, мать и сын надели лучшие наряды, пригласили с собой сваху Варвару и отправились к Цапаевым. Их уже ждали, стол был накрыт. Переступив порог, все перекрестились. Сваха заговорила первой:

– У нас купец, у вас товар…

Анна перебила ее, не дав договорить:

– Проходите, гости дорогие, не стойте у порога.

Все прошли в просторную комнату. Сваха вновь начала произносить традиционную фразу:

– У нас купец, у вас товар…

Анна, не обращая внимания на сваху, произнесла:

– Прошу, гости дорогие, к столу.

Варвара обиделась на такое отношение к старым традициям, поджала губы и уселась вместе со всеми за стол, про себя подумав: «Анна не знает порядка сватовства или не хочет его соблюдать». Она считала, что сватовство и венчание – самые великие обряды и таинства в жизни человека.

Шел тридцатый год двадцатого века. Советская власть, заменив таинство брака в церкви на регистрацию в загсе, пыталась уничтожить религиозные обряды, но они продолжали существовать на селе.

За столом разговор вели отцы молодых людей. Первым начал говорить Степан Васильевич:

– Владимир Павлович, – обратился он к отцу Клавы, – ты, конечно, знаешь, зачем мы к тебе пришли. Знакомы мы с тобой очень давно, вот теперь прошу твоего согласия породниться и выдать замуж свою дочь за моего сына.

– Разве можно отказать, если молодые сами решили пожениться, вон моя дочь уже белое свадебное платье сшила.

Степан Васильевич вздохнул и сказал:

– Ушли в прошлое добрые времена, нам следовало бы сватов засылать, а приходится договариваться о свадьбе самим.

Выпив и закусив, мужчины договорились о дне венчания, свадьбу решили провести скромно, пригласив только родственников и близких друзей жениха и невесты; первый день гулять в доме отца жениха, второй день – в доме отца невесты.

Владимир Павлович снял со стены икону и благословил молодых.

В день венчания жених и невеста в сопровождении родителей, шаферов и близких родственников отправились в церковь за четыре километра. Старшее поколение крестьян не признавало регистрации брака без венчания в церкви, следило за молодежью и требовало соблюдения православных традиций. В городах пропагандировались новые обряды, комсомольские и красные свадьбы, но на селе они широкого распространения не получили.

Анна Дмитриевна, обращаясь к мужу, сказала:

– Меня на венчание в церковь везли в конном экипаже, ты ждал меня уже в церкви, а теперь приходится идти всем пешком.

– Ничего не поделаешь, – вмешалась в разговор ее сестра Варвара, – сдали всех лошадей в колхоз, а теперь их там почти не осталось.

Вот так Клавдия оказалась в семье Коневых. У Степана Васильевича и Анны Дмитриевны кроме Миши был старший сын Николай. Семья жила в достатке. Работали отец
и два сына, только мать была иждивенкой, на ее плечах было все домашнее хозяйство. Анна Дмитриевна была женщиной властной, не терпела возражений и непослушания. Мужа своего уважала и ценила, детей любила до самозабвения. Они ей отвечали взаимностью, любили, боготворили и всегда стремились сделать лучший подарок. Чего только у нее не было! Сарафаны цветные, кофточки с рюшами, шубы, крытые сукном и дубленые, сапожки на застежках и на шнурках. В деревне мало кто одевался так, как она. В семье всегда царили мир и покой.

Старший сын Николай Конев недавно женился. Родители купили ему двухэтажный кирпичный дом. По существующей в те годы на Руси традиции младший сын должен жить с родителями до их кончины, помогать им, заботиться о них. Придет время – похоронить с достоинством. Дом и все имущество оставалось ему по наследству. Не было в деревнях судебных тяжб и дележа имущества родителей, как сейчас это процветает повсеместно.

Клава попала в семью, которая ей пришлась по душе. Она называла свекровь маменькой, а свекра – папенькой. Родителям мужа такое обращение льстило, и они с уважением относились к снохе. Свекровь всю работу по дому и по хозяйству доверила молодой хозяйке. Клава всему научилась с детства, за что бы ни взялась – все у нее в руках спорилось.

Дом у Коневых был большой, хозяйство немалое. Во дворе стояли хлев для скота и курятник, над ними – сеновал под высокой крышей, рядом – амбар и ледник, за двором в сторону реки – огород.

Свекровь Анна Дмитриевна порой удивлялась, как ловко и деловито Клава справляется со всем, что она ей скажет сделать. Она понимала, что лучшей помощницы ей не надо, но душу глодал какой-то червь, почему-то она представляла себе невестку другой. Клава это чувствовала, но сильно не переживала. Муж Михаил ее безгранично любил и боготворил. Может, эта любовь сына к жене вызывала у матери ревность? До свадьбы сын всю свою любовь отдавал матери. Муж и сыновья Анну Дмитриевну любили и баловали. Как-никак одна женщина в семье. Всегда к праздникам дарили подарки. И вот теперь один сын отделился, а второй все внимание отдает молодой жене, дарит ей подарки. Умом Анна Дмитриевна понимала, что сын должен уделять внимание жене, но в глубине сердца притаилась обида, которая порой выплескивалась наружу.

Через год, в 1932-м, у Клавдии родилась дочь Вера. Ребенок был желанным и всеми любимым. Даже Анна Дмитриевна подобрела к невестке, приняла активное участие в обсуждении кандидатур на крестных, матери и отца. Клава сказала:

– Хочу, чтобы крестной у Веры стала моя сестра Саня.

Свекровь возражать не стала, только предупредила:

– Александра – пионерка. Согласится ли пойти в церковь?

– Постараюсь убедить, – ответила Клава.

Оставив Веру на попечение бабушки, Клавдия отправилась к Цапаевым. Все семейство она застала за чаепитием. На столе стоял самовар, на тарелках лежали недавно испеченные шанежки и булочки. Саня обрадовалась, увидев сестру, соскочила со стула и произнесла:

– Клава, дорогая, садись к столу. Я сейчас принесу тебе чашку.

– Я пришла к тебе, сестренка, с просьбой, – сказала Клава, присаживаясь к столу.

– Рада буду тебе помочь, – ответила Саня, ставя на стол перед сестрой чашку на блюдце.

– Настало время крестить Веру. Хочу, чтобы ты стала крестной матерью, – попросила Клава.

Александра изменилась в лице, после замешательства произнесла:

– Я пионерка, нам запрещено ходить в церковь.

Клава не ожидала такого ответа и с грустью произнесла:

– Мне очень хотелось, чтобы крестной матерью у дочери стала ты, но, видимо, придется обратиться к моей подруге Глаше.

Клава поспешила назвать имя подруги, чтобы мачеха не предложила себя в крестные матери.

В разговор вмешался отец, Владимир Павлович:

– Как ты смеешь, Александра, отказываться от такой чести? Быть крестной матерью – святое дело.

– Что мне скажут в школе, если узнают, что я ходила в церковь? – оправдывалась Саня.

– У нас православная семья, тебя крестили, и от веры никто не отлучал. В школе ты можешь быть пионеркой, если так требуется, а дома изволь соблюдать церковные заветы. Ты что, не хочешь духовно породниться с Клавой и взять на себя часть обязанностей по воспитанию Веры?

– Хочу, – тихо произнесла Саня.

– Когда крестины назначены? – спросил отец.

– Послезавтра восьмой день от рождения Веры, – ответила Клава, – батюшка на этот день назначил крестины.

– Ожидайте, мы придем и вместе отправимся в церковь, – подвел итог разговору Владимир Павлович.

В назначенное время родственники и близкие друзья Коневых отправились в церковь. Веру на руках нес отец. Родной матери, Клаве, на крестинах до сорокового дня быть не положено. Она осталась дома и готовила праздничный стол по случаю крещения дочери.

Саня постоянно смотрела по сторонам. Она боялась, что кто-нибудь из учителей увидит ее в торжественном шествии по улице поселка. Тогда в школе разгорится скандал, а ее могут исключить из пионеров. Когда вышли за околицу, она успокоилась: церковь располагалась в соседней деревне, а там ее никто не знал. Постепенно беспокойство сменилось любопытством. В раннем возрасте родители часто водили ее в церковь, но вот как происходит крещение, она не представляла. От родителей слышала, что крещение – важнейшее христианское таинство, сегодня ей предстояло узнать об этом.

В церкви была торжественная обстановка. Все держали в руках зажженные свечи, священник читал молитву. Затем батюшка трижды окунул Веру с головой в купель, каждый раз приговаривая: «Во имя Отца. Аминь. И сына. Аминь. И Святого Духа. Аминь».

Александра стояла как завороженная. Когда раздался душераздирающий крик Веры, она очнулась от оцепенения. В ее душе появилось беспокойство за девочку. Кто-то подал ей в руки пеленку, называемую крыжмой. Священник вынул Веру из купели и передал крестной матери. Саня прижала к себе племянницу и всем своим телом ощутила вздрагивание Веры от плача. Дрожь прокатилась по ее телу. Она все сильнее и сильнее прижимала к себе ребенка, пытаясь успокоить. В это время отец произнес:

– Александра, теперь ты несешь ответственность перед Богом и людьми за воспитание и заботу о чаде.

Затем священник надел на девочку крестик, родители – крестильную рубаху, чепчик с кружевами и завернули в одеяльце. Слова отца не доходили до сознания Сани, ее внимание полностью поглотила крестница. Из церкви она выходила с маленьким живым комочком на руках, прижимала его к груди и чувствовала прилив духовных сил. Ее душу охватила благодать, словно это был ее собственный ребенок. Чувство беспокойства, что ее кто-нибудь увидит идущей из церкви, полностью исчезло.

Младенчество Вера провела в люльке, сплетенной по принципу лаптей из коры липы, называемой лыком. В матице на потолке комнаты было укреплено металлическое кольцо, через которое продета гибкая черемуховая жердь – очеп. К одному концу жерди на веревках подвешивалась люлька, а к другому концу привязывалась веревка с петлей. Вставив в петлю ногу, можно было качать люльку, а свободными руками делать какую-нибудь работу. Клава обычно пряла. Одной рукой вытягивала кудель из прялки, а второй рукой крутила веретено, напевая дочке песни. Она считала себя счастливой женщиной, у которой были любимый муж и желанная дочь.

После рождения Веры свекровь стала лучше относиться к невестке. Бабушка очень любила внучку, при необходимости оставалась с ней водиться. Анна Дмитриевна умом понимала, что лучшей невестки желать нечего.

Клава успевала соблюдать чистоту и порядок в избе, заботиться о дочке и шить одежду не только для нее, но и для мужа со свекровью.

Вера росла бойким ребенком. На ногах у нее всегда были ссадины от падений, а на руках – царапины от кота, который не любил ее игр с ним.

Однажды Коневы собрались всей семьей пойти в церковь. Клава нарядила трехлетнюю дочку в новое платье, надела на ее ноги связанные тапочки, подшитые кожей. Оглядела со всех сторон и подумала: «Девочка – просто картинка». Затем, обращаясь к свекрови, сказала:

– Выходите на улицу, мы с Мишей вас догоним.

Анна Дмитриевна, отойдя недалеко от дома, остановилась в ожидании сына с невесткой. Ее внимание привлекли гуси, гуляющие по дороге, и она отвлеклась на минутку, а внучка в это время зашла в лужу и вымазалась грязью с ног до головы.

Клава, увидев испачканный праздничный наряд дочки, расстроилась, отшлепала и отругала Веру. Ей пришлось отвести ее в избу и переодеть в будничную одежду.

Вера уже в этом возрасте проявила характер. Обидевшись на мать, отказалась идти за руку с ней, а пошла с ее подругой. Та большую часть четырехкилометрового пути несла девочку на руках.

Когда Клавина подруга выходила замуж за парня из соседней деревни, Михаил был занят на работе и сказал Клаве:

– На свадьбу поедешь при условии, что возьмешь с собой Веру.

Накануне свадьбы Вера каталась на санках с горы. Домой пришла вся в снегу, похожая на Снегурочку. Вязаные рукавички мокрые, валенки набиты снегом, ноги мокрые. Клава всплеснула руками. Ее обожгла мысль: «Если дочь заболеет – на свадьбе не гулять».

– Где ты была? Что делала? – раздраженно спросила у Веры.

– Каталась с горки на ледянке, – спокойно ответила дочь.

– Быстро раздевайся и залезай на печь.

Клава вытряхнула снег из ее валенок, помогла надеть сухую одежду и посадила на русскую печь. К счастью, Вера не простыла, и на следующий день они поехали на свадьбу.

С годами менялись традиции, свадебные обряды. По новой идеологии считалось зазорным венчаться в церкви и носить обручальные кольца. Клава попала на комсомольскую свадьбу. Жених был секретарем поселковой комсомольской организации. Свадьба проводилась в клубе. Хлебом-солью молодых встречали не родители, а секретарь районной комсомольской организации. Жених и невеста расписались в книге, привезенной представителем загса. После того как прозвучал торжественный марш, гости начали поздравлять новобрачных длинными речами и вручать подарки, соблюдая субординацию. Молодожены выступили с ответными речами. Зазвучал духовой оркестр, и началось веселье.

Через четыре года после рождения дочки у Клавы родился сын Гена. Счастливый отец от радости не находил себе места, он был готов носить на руках жену и сына. Веру стали приучать заботиться о брате, хотя за ней самой требовался пригляд. Клава часто, глядя на дочь, качающую люльку, думала: «В жизни все повторяется. Когда-то я водилась с сестрой Саней, теперь вот Вере приходится нянчить младшего брата».

На селе семьи обычно были многодетными, и уход за младшими детьми возлагался на старших.

С шестилетнего возраста на Веру была полностью возложена обязанность следить за младшим братом. Куда бы она ни пошла, приходилось брать брата с собой. Бывало, пойдет с подружками купаться – и его берет с собой. Девочки побегут под горку к реке, и она с ними. Гена не может угнаться, остановится, кричит, ногами топает, а затем возьмет рубашку за воротник и порвет. Увидев сына в рваной рубашке, Клава всегда наказывала Веру. Она была доброй, но строгой матерью, ни одного проступка дочери не оставляла без внимания.

У молодых семей того времени вошло в обычай по вечерам собираться поочередно друг у друга на чашку чая и играть в карты. Обычно играли в девятку. Ставки были небольшие – всего по копейке, но это придавало игре азарт. Часто у Коневых собирались три-четыре семейные пары. Если Гена спал, Вере разрешалось сидеть около мамы и наблюдать за игрой. Бабушка готовила самовар для чаепития, раздувая его сапогом.

В один из таких вечеров Вера рассматривала лица женщин и неожиданно, показывая на них пальцем, произнесла:

– Эта тетя красивая, эта тетя красивая, а эта – некрасивая.

Женщина в детстве переболела оспой, и на ее лице остались следы болезни.

На щеках Клавы вспыхнул румянец, ей стало стыдно за дочь. Она выпроводила Веру из-за стола, отвесила ей несколько шлепков по попе и произнесла:

– Иди спать, ты не умеешь себя вести, я не буду тебе разрешать сидеть за столом вместе со взрослыми.

Вера захныкала, не столько от боли, сколько от обиды, и пошла в свою комнату.

– Зачем ты так строго обошлась с дочкой? – произнесла одна из женщин. – Она же еще ребенок, не понимает, что говорит.

– Ей уже шесть лет, должна отвечать за свои поступки, – ответила мать.

Клаве передался твердый принципиальный характер отца. Она считала, что каждый должен отвечать за свои действия. Она любила во всем порядок, избу содержала в идеальной чистоте, дети всегда ходили в чистой, хотя и заштопанной одежде.

Сын Гена рос общим любимцем, черноволосым упитанным крепышом с ямочками на пухлых щеках. Бабушка его очень баловала и оставляла без внимания его шалости. Вскоре он понял, что капризами у бабушки можно выпросить все, что ему хочется. В таких случаях ложился на пол, колотил ногами и кричал:

– Башка, сметаны! Башка, сметаны!

Так сокращенно он называл бабушку и всегда добивался своего.

Отца дети видели только по воскресеньям. Он работал в артели, которая готовила дранку в виде черепицы и нанималась крыть ею крыши в Йошкар-Оле. Приезжая домой, Михаил всегда привозил большие круглые булки белого хлеба и связку баранок.

Вера до сих пор вспоминает, какой вкусный хлеб привозил отец из города. Видимо, перед войной не очень сытно жили на селе.

Вскоре скончалась бабушка, Анна Дмитриевна. Вера сумела и здесь отличиться. Все взрослые ушли на кладбище, она осталась с братом. В доме стоял накрытый поминальный стол. Ее внимание привлекли блины, свернутые треугольными конвертиками и разложенные по тарелкам. Вере очень захотелось блинов. Она рассудила, что если съест блины с одной тарелки, это будет замечено. Тогда она у каждого блина откусила уголки.

Вернувшись с кладбища, Клава заметила изменившуюся форму блинов. Она не могла оставить без внимания этот проступок дочери. Ей пришлось поставить Веру в угол. Слезы горечи текли у девочки, но она молча переносила обиду, разглядывая родственников, сидящих за поминальным столом.

К Цапаевым Клава не ходила, ей не доставляло удовольствия встречаться с мачехой. Иногда вспомнит отношение к ней мачехи, сердце уколет обида, она тут же подумает: «Бог ей судья». На сердце сразу становилось спокойно, и забывались детские обиды. Умом она понимала, что Анна, переложив на падчерицу все работы по хозяйству, многому ее научила. За это надо быть ей благодарной. Свою дочь Саню Анна оберегала от любой работы, считая, что придет время – всему научится, но время показало, что та ничему не научилась.

Саня Цапаева у Коневых бывала часто. Она с любовью относилась к своей сестре Клаве, которая ее вынянчила и вырастила. Свою крестницу Веру Саня опекала, читала детям сказки, много рассказывала. На воспитание и мировоззрение Веры и Гены Саня оказала большее влияние, чем родители, которые постоянно были заняты работой. Саня училась в школе и уже состояла в комсомольской организации. Она приглашала детей к себе, устраивала угощения, игры. Так Вера и Гена познакомились с бабушкой и дедушкой, стали часто бывать у них.

В сороковом году Вере исполнилось восемь лет. Ее стали готовить к школе. Клава сшила новое платье, Саня подарила свой портфель, сходила вместе с крестницей в магазин, купила тетради и карандаши. Веру не покидало радостное настроение, она с нетерпением ждала первое сентября, ей хотелось скорее узнать, что находится внутри здания школы, как там учат детей. К сожалению, Клава, занятая работой в колхозе, не смогла пойти с дочкой на торжественную линейку по случаю начала нового учебного года.

Веру в школу повела Саня. В портфель с двумя блестящими замочками помогла положить букварь, тетради, пенал. Стояла теплая погода. Сентябрьское солнце щедро одаривало землю теплом и создавало праздничное настроение. По дороге они встретили Вериных подружек, у которых в руках были холщовые сумки.

Перед школой ученики выстроились по классам, толпой стояли родители и многочисленные жители деревни. Директор школы произнес речь, затем передал бронзовый колокольчик самой маленькой первоклашке, посадил ее на плечо, и под звон колокольчика ученики направились в школу.

Первое время школьники писали карандашами прямые палочки и палочки с крючками. Вере нравилось учиться, она с удовольствием ходила в школу. Все отделения портфеля заполняла полностью не только учебниками и тетрадями, но и совсем не нужными в школе вещами. Она гордилась своим портфелем, с достоинством открывала и показывала подругам его содержимое. Портфель был увесистым, и его тяжесть не раз испытал на своей голове Слава Стариков. Ему нравилась Вера, и, чтобы привлечь к себе ее внимание, он дергал ее за косичку.

В ноябре пришла зима с легкими морозцами, с первым пушистым снегом. Вся ребятня собиралась на горке – крутом длинном спуске к реке. Катались на санках, лыжах и ледянках – это замороженная в тазу вода с отходами от кормления коров. Ледянка катилась с горки быстрее санок, иногда крутилась, сбрасывая владельца в снег. На горке Веру встретила подружка Катя, с головы до ног в снегу. Она спросила:

– Почему пришла так поздно?

– Уроки готовила.

– Уроки можно вечером делать.

– У нас семилинейная керосиновая лампа висит высоко под потолком и на стол бросает тень.

– А у нас десятилинейная лампа висит над столом.

Домой обычно Вера возвращалась с набитыми снегом валенками, мокрыми рукавицами и колом торчащим подолом от намерзшего снега. Увидев дочь в таком виде, мать вспоминала себя в возрасте Веры и строго говорила:

– Раздевайся и марш на печку!

На печи тепло и уютно. На противоположной стене играют блики от горящих в топке дров. По кухне разносился запах от готовящейся еды, возбуждающий аппетит. Клава готовила ужин на подтопке – небольшой плите, примыкающей к русской печи.

После окончания первого класса у Веры начался самый счастливый отрезок детства, запомнившийся на всю жизнь. С утра до вечера с подругами на свежем воздухе – купание в реке, игры в классики, прятки, лапту. За неимением резиновых мячей пользовались тугими шарами из шерсти, которые умела катать Клава. Не исчезли из памяти походы со взрослыми в лес за земляникой. Обычно в лес по ягоды ее брала с собой бабушка Кати. Накануне похода за ягодами Вера беспокоилась, чтобы не проспать.

– Мама, – просила она, – разбуди меня пораньше, а то Катя с бабушкой уйдут без меня.

– Спи, не волнуйся, они зайдут за тобой.

Ночью Вере снился сон. Она набрала полную корзину ягод. Ее охватила радость – мама сварит из ягод немного варенья, а остальную высушит. Зимой из распаренной земляники будет стряпать вкусные пирожки и шанежки. Внезапно ее охватил испуг – корзина оказалась неподъемной. «Неужели придется отсыпать ягоды?» – подумала она и проснулась. Рядом стояла мама и легонько трясла за плечо.

– Пора просыпаться, умойся, поешь оладушек с молоком, скоро за тобой придут.

Леса окружали деревню со всех сторон. На солнечных косогорах и полянах среди травы краснели кисти крупной земляники. Катина бабушка хорошо знала ягодные места и привела девочек на такую поляну, где ягоды висели гроздями. Сон Веры оказался вещим. Когда ее корзинка почти наполнилась, она вскрикнула:

– Смотрите – ежик бежит!

Катя и бабушка подошли к ежику, он свернулся в клубочек и притаился.

– Какой маленький, – произнесла Вера, – я думала, что ежики крупнее.

– Большие ежики вырастают из маленьких, – сказала бабушка, – ты тоже когда-нибудь вырастешь большой.

– Можно я возьму его домой? – спросила Вера.

– Он колючий, как ты его понесешь? – удивилась Катя.

– Сними платок, – предложила бабушка, – и закати палочкой ежа на него.

Ежик прижился в доме Коневых. Он с удовольствием пил молоко, разбитые куриные яйца, поедал дождевых червей, гусениц и разных жуков, которых Вера собирала в огороде. Днем еж прятался от людей, а ночью ходил по дому.

Недолго длились веселые игры в первые школьные каникулы. Неожиданно 22 июня грянула война. Вера почувствовала, что обстановка в доме стала напряженной и гнетущей: говорили вполголоса, слушали сводки Совинформбюро и ждали сообщений о перемене событий на фронте. В июле отца призвали в армию. Проводы были горькими, со слезами и плачем. На прощание отец обнял детей и крепко поцеловал жену, как давно не целовал. «Неужели этот прощальный поцелуй – последний в нашей жизни?» – подумала Клава,
и из глаз сильнее покатились слезы. Ему было тридцать два года, а ей – двадцать девять. Когда Михаил шел к телеге с новобранцами, она перекрестила его и мысленно произнесла слова: «Господи, спаси его, сохрани и помилуй».

Призывников направили в учебный отряд, расположенный в городе Выкса Горьковской области. Формирование дивизии длилось четыре месяца. В этот период отец часто писал о прохождении службы. Вот письмо, датированное 22 декабря 1941 года:

«Пишу письмо своей любимой жене Клавдии Владимировне. Сообщаю, что письмо не из города Выксы, а со станции Навашино. Нас перебросили, дали военную форму, как положено, дали все теплое, дали валенки, и уезжаем на фронт.

Вот вам, Клавдия, прописывает твой муж Михаил Степанович. Проучились четыре месяца, не знали никакой заботы. А сейчас, знаешь, будем жить на фронте. Дак вот, Клавдия Владимировна, еще прописываю: жив буду – приеду домой, а наверное, придется с тобой проститься и со своими детками Верой и Геной, которые остались без родного отца. Прости меня, моя жена Клавдия Владимировна, и простите, мои детки. И простите меня, тятенька и маменька, и ваша дочь Саня. Может, я вас когда и огорчил. И до свидания, мой товарищ Федя. Клавдия, пока письма не пиши. Да вот, Клавдия, и не надо мне больше посылок. Может быть, и вернусь домой. Сейчас жди мои письма с фронта.

Пока, до свидания, моя любимая жена Клавдия, любимые мои детки Вера и Гена. Уезжает от вас ваш отец далеко. Писал письмо, и капали слезы на письмо. М.С.К.»

Война изменила привычный распорядок жизни в семье Коневых. Прекратились шумные игры, дети в одночасье повзрослели, у них появились обязанности. Мать с утра до вечера работала в колхозе. Уходя утром на работу, предупреждала Веру:

– Вернешься из школы – разогрей щи и накорми Гену. Не забудь дать сена корове и овцам.

Жить с каждым днем становилось труднее и труднее. Клаву одолевала забота – чем кормить детей. Заработанные в колхозе трудодни не отоваривались. Все продукты отправляли на фронт.

Война сплотила людей, перед общей бедой забылись все ссоры и размолвки. Бабушка Анна каждый день приходила к внукам и доила корову.

В школе ученики собирали посылки для фронта. Девочки вязали носки, варежки, шили кисеты и заполняли их махоркой. На кисетах вышивали картинки, знакомые с детства, в надежде, что отец, получив кисет, узнает работу своей дочери. Каждая надеялась, что ее отец получит теплую вещь или кисет с табаком.

Встреча с почтальоном всегда вызывала у Веры тревогу в сердце. Уж очень часто он приносил в семьи не только письма, но и похоронки. В феврале 1942 года от отца пришло последнее письмо. Он писал, что очень любит и скучает по Клавдии Владимировне и своим деткам, обещал выслать детям на подарки сто рублей, если разрешат сходить на почту.

Беда не обошла стороной почти каждую семью в деревне. В апреле 1942 года похоронка пришла и Клаве. В ней сообщалось, что Конев Михаил Степанович геройски погиб, защищая Родину, и похоронен в Ленинградской области.

Клава пала духом, пропала даже надежда на получение писем от мужа. Только дети, которых надо было вырастить и поставить на ноги, придавали ей силы. Вера, видя состояние матери, старалась помогать ей по хозяйству. К приходу матери с работы была затоплена печь и сварена картошка в чугуне. Деликатесом считалась пареная и сушеная свекла. Чай пили с сушеной малиной.

С наступлением лета Вера взяла на себя обязанности по заготовке ягод. К обеду в доме всегда стояла большая плошка с земляникой. Когда созревала малина, девочки приносили ее по полному лукошку, стараясь заготовить на зиму. Сушили малину на капустных листах в печи. Ходить по ягоды приходилось за семь километров. На выгоревших участках леса кусты малины вытянулись выше человеческого роста. Были случаи, когда девочки собирали ягоды с одной стороны зарослей, а с другой стороны медведь обсасывал ветки. Услышав его рычание, девочки убегали в другие места.

Грибная пора – самая интересная и любимая. В лес ходили группой. Среди деревьев постоянно звенели детские голоса. Девочки перекликались и радовались находкам. Грибы заготавливали на долгую зиму в соленом и сушеном виде.

Во время уборки пшеницы все школьники классами ходили на поля для сбора колосков. Каждый держал в руках мешок, в который складывал колоски. Взять несколько колосков в карман считалось воровством, и родителей могли оштрафовать. А вот съесть зерно из колоска никто не запрещал, но делать это надо было скрытно. Вера, бывало, разомнет в ладонях колосок, продует полову и высыплет зерно в рот. Если долго жевать пшеницу, она превращается в тестообразную массу с приятным хлебным вкусом.

Учебный год в школе начинался с октября. В сентябре школьники помогали копать колхозную картошку. Работать приходилось в любую погоду. Обуви добротной у большинства ребят не было. Вера часто приходила домой с мокрыми ногами и почти по колено в грязи.

В начале мая сорок пятого года в четырехлетней деревенской школе состоялся последний звонок для выпускников четвертого класса. На торжественную линейку не смогли прийти родители, занятые на работе в колхозе. У многих пришли бабушки и дедушки. Поздравить Веру с окончанием начальной школы пришла Саня. Для некоторых ребят учеба на этом закончилась. Школа-десятилетка находилась в соседней деревне, расположенной в семи километрах от их домов. По дороге из школы Александра сказала:

– Вера, обязательно подай документы для продолжения учебы.

– Очень далеко ходить.

– Я ходила, и ты будешь ходить, – твердым голосом заявила Саня.

В новой школе каждый преподаватель вел свой предмет. К этому ребята скоро привыкли. Труднее было привыкнуть по утрам вставать чуть свет и почти два часа добираться до школы. Домой дети возвращались поздно, уроки приходилось готовить при керосиновой лампе. В зимние холодные месяцы родители для своих детей снимали квартиры у местных жителей.

Колхоз мог бы выделить какой-нибудь транспорт для доставки детей в школу, но считалось в порядке вещей ходить пешком. Родители об этом даже не задумывались. Во время войны все помыслы направлялись на добросовестный труд для фронта, думали: кончится война – вот тогда заживем благополучно. Закончилась война. Потребовалось поднимать разрушенное хозяйство, восстанавливать города и села, пострадавшие во время боев. Полки в магазинах, как прежде, пустовали. Изношенную за годы войны одежду и обувь
не представлялось возможным заменить. Да и денег у колхозников не было. Родителям иногда выдавали талоны для покупки той или иной вещи. Вера помнит день, когда их семье выделили талон на покупку ткани. Она была на седьмом небе от счастья: в магазин шла выбирать материал себе на платье в приподнятом настроении.

В летние каникулы Вере, которой исполнилось двенадцать лет, приходилось пасти коров вместе с младшим братом. В деревне не было пастуха, и жители по очереди выгоняли коров пастись на лесных вырубках. Коровы имели разный норов, некоторые стремились уйти в лес. Их приходилось постоянно выгонять на выруб. На обед они брали кусок хлеба, по две картошины и по четушке молока. Домой возвращались голодные и уставшие, но довольные – ни одна корова не отстала от стада.

В обязанность Веры входила продажа молока. Молоко продавали не потому, что оно было лишнее, а для того, чтобы на вырученные деньги купить хлеб, который в те времена продавали на вес. Если при покупке попадался хлебный довесок, она его съедала, поделившись с братом. Однажды зимой мама налила молоко в бутылку, называемую четвертью, и отправила дочь продать. Вера посадила на санки Гену, дала ему в руки бутылку и решила прокатить его с горки. Санки перевернулись, Гена упал, а бутыль разбилась. Клава, конечно, наказала дочь, но та не обижалась, понимая, что семья осталась без хлеба.

После окончания семи классов Вера поступила учиться в культпросветшколу в городе Йошкар-Оле. Она собиралась стать клубным работником. В этом же году вынуждена была перевестись на заочное отделение, устроиться работать в цех, изготавливающий снаряды, и переехать жить в военный городок. Трудолюбивая и инициативная, она стала передовиком производства, вступила в комсомольскую организацию. На очередных выборах местного самоуправления ее избрали депутатом и секретарем Краснооктябрьского поселкового совета.

В начале марта, когда начал оседать снег под лучами весеннего солнца, к ней в кабинет зашел офицер Сергей Семенович, чтобы сделать отметку в документах о прибытии в отпуск. Молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда. Они встречались в Доме культуры и проводили вместе вечера. За несколько дней до окончания отпуска Сергей объяснился в любви и сделал Вере предложение выйти замуж.

– Сережа, мы знакомы несколько дней, – произнесла она после затянувшейся паузы, – такие вопросы скоропостижно не решаются, тем более что заявление на регистрацию брака надо подавать за месяц.

– Регистрацию брака в поссовете проводишь ты, неужели не сделаешь исключение для себя?

После долгих и настойчивых уговоров Вера дала согласие на замужество.

Клавдия Владимировна, узнав о решении дочери, была шокирована, у нее потекли слезы. Дрожащим голосом произнесла:

– Тебе недавно исполнилось девятнадцать лет, еще рано выходить замуж.

– Мама, не волнуйся, я еще никуда не уезжаю. Сережа приедет за мной через год, ему надо оформить пропуск для моей поездки в закрытую зону.

На следующий день Вера собственноручно поставила штампы о регистрации брака в свой паспорт и в удостоверение Сергея. Сыграли свадьбу, а через день Сергей уехал к месту службы.

Вера часто, сидя в кабинете, пыталась осмыслить свое замужество. Будет ли ее брак счастливым и долговечным? Как сложится ее судьба вдали от родственников и матери? Сердце подсказывало, что Сергей любит ее и она будет счастлива с ним. Это подтверждали письма, которые он писал регулярно.

Через год Сергей приехал за ней. Простившись со своими родными и близкими, она покинула ставший родным поселок Краснооктябрьский, чтобы многие годы следовать за мужем по местам его службы. Вера Михайловна прошла нелегкий путь жены офицера, постоянно разделяя с мужем тяготы офицерской службы.

Послесловие

Прошли десятилетия, в стране изменился строй, стали возрождаться православные традиции. Вера Михайловна отметила восьмидесятилетний юбилей и пятьдесят девять лет совместной жизни с любимым человеком, выросли дети, внучки, подрастают правнуки. Работая над дневником воспоминаний о жизни своих родителей, она пришла к вере в Бога, стала посещать церковь, вернулась к истокам веры, от которой была оторвана ходом истории.

Судьба грешника

1

Большинство ребят, приятелей Алексея, проживающих на улице Партизанской города Новосибирска, остались после войны сиротами. Война не только отняла у них отцов, но и изуродовала их детство. Жили они в квартале, расположенном между улицами Ипподромской и Селезнева, за которой находилась березовая роща с кладбищем и церковью, построенной в 1925 году в честь Успения Пресвятой Богородицы. Церковь была деревянной, выкрашенной в голубой цвет. Ее купол возвышался на фоне березовой рощи и был далеко виден из дворов прилегающей частной застройки. В церковной ограде было похоронено несколько священнослужителей. В годы Великой Отечественной войны на кладбище хоронили офицеров и солдат, умерших в госпиталях Новосибирска. Березовая роща во время войны и в послевоенные годы была излюбленным местом сбора ребят с прилегающих улиц. Они приходили туда в надежде чем-нибудь поживиться. Вдоль кладбища размещались барахолка и птичий рынок. Барахолка была единственным местом, где продавалась одежда, часто ворованная. Птичий рынок привлекал ребят голубями. Здесь можно было купить, обменять или выкупить улетевших от хозяина голубей.

Улица Партизанская была широкой, застроенной одноэтажными домами, многие из которых напоминали лачуги. Около каждого дома были палисадники, в которых красовались всевозможные цветы. Во время войны палисадники заросли травой, только посаженные в них черемухи и рябины продолжали каждый год цвести и приносить плоды, напоминая людям, что жизнь на земле не кончается, несмотря на разные невзгоды. Вдоль заборов рос паслен, ягоды которого с удовольствием собирали и ели как дети, так и взрослые. По улице каждое утро пастух гнал стадо коров, жители выводили из дворов своих кормилиц и провожали взглядом, пока за стадом не осядет поднятая копытами коров пыль.

Алексей Катков не помнит, чтобы по улице когда-нибудь проезжала автомашина. На лошадях, запряженных в телеги, ездили часто. Жители, которые держали коров, сено не косили, а покупали его на сенном базаре, расположенном рядом с зоопарком. Сено на лошадях подвозили к домам, сваливали у ворот, а затем, как правило, дети заносили его во дворы.

У всех ребят были домашние обязанности: пока матери на работе, надо сходить в магазин на улицу Писарева и, выстояв очередь, купить хлеб по карточкам. Затем наносить воды
из колонки для семьи и коровы, прополоть в огороде грядки. К обеду, закончив с домашними работами, собирались на улице. Обычно тема разговора была о голубях или куда пойти, где добыть что-нибудь съедобное.

Голубями увлекались не только ребята, но и взрослые. Каждый вечер владельцы голубей поднимали свои стаи в воздух. Было увлекательное зрелище – наблюдать за разноцветными стаями, которые ходили кругами над жилой застройкой и березовой рощей, поднимаясь с каждым кругом выше и выше в голубое небо. Иногда стаи соединялись,
и владельцы с замиранием сердца ждали, к кому из них прилетят голуби. Тогда хозяевам улетевших голубей приходилось идти их разыскивать и выкупать. Голуби создают очень прочные пары, иногда на всю жизнь. Все они имеют способности почтовых голубей – находить свое гнездо. Этим пользовались некоторые голубятники, чтобы поймать чужих голубей. Они уносили своего голубя (чаще голубку) в другой район города и выпускали около летающих голубей. Голубка, полетав со стаей, устремлялась домой. Часто за ней устремлялся молодой голубь и оказывался у нового владельца. Алексей долго копил деньги, чтобы купить пару голубей. Он ездил на трамвае, не покупая билета, в школе обходился без завтрака, на который мать давала ему деньги. На птичий рынок отправился с приятелями, которые знали толк в голубях. По неопытности можно купить дикарей, которые при первой возможности улетят от владельца к своим сородичам, и их никогда не найдешь. На рынке продавались всевозможные породы голубей: почтовые, турманы, декоративные с оригинальным внешним видом и оперением. По окраске голуби были белые, сизые, красно-пегие, черно-пегие и другие. Ему хотелось купить белую или красную пару, но они были ему не по карману. Пришлось купить сизых голубей. Он месяц держал голубей на чердаке, чтобы они привыкли к новому месту и к хозяину. По несколько раз в день навещал на чердаке, брал в руки, кормил из своего рта. Затем по одному выпускал на поводке погулять по крыше. Наконец настал день, когда он решился выпустить голубя полетать. Каждый раз голубь возвращался к своей голубке, сделав несколько кругов в воздухе. Тогда он выпустил их вместе. Сделав несколько кругов над домом, словно запоминая место своего заточения, голубка устремилась к своей родной голубятне, где ее давно ждал прежний хозяин и верный ей в любви старый голубь.

Алексея постигло разочарование. Позже стало известно, что ему была продана старая голубка с молодым голубем. Больше он не пытался завести голубей. 

2

При очередной встрече на улице у водокачки Юра Вдовин сообщил:

– Завтра Пасха, народ в церковь понесет крашеные яйца святить, можно будет поживиться, старушки будут раздавать.

– Ты откуда знаешь? – спросил Леша.

– Старший брат сказал.

– Не только яйцами можно будет поживиться, – поддержал его Витя Мотков.

– Надо идти сегодня вечером, – предложил Саша Иткин, – встретимся в восемь часов.

Все мальчишки учились в шестом классе, только Колька на два класса младше. Ему было лет двенадцать. Маленького роста, щуплый, с хитрыми глазами, он был энергичным и пронырливым.

Открыв дверь в свой низенький дом и переступив порог, Леша застал бабушку вынимающей яйца из кастрюли, в которой она их красила луковой шелухой.

– Бабуся, – обратился он к ней, – ты собираешься пойти в церковь?

Ему не хотелось встречаться с бабушкой в церкви.

– Нет, внучек, стара я стала ходить в церковь, ноги не выдержат простоять службу.

У него отлегло от сердца, и он с облегчением произнес:

– А мы с ребятами решили сходить в церковь и посмотреть, как происходит празднование Пасхи.

– Сходи, внучек, а то ты всего один раз был в церкви, когда мы с твоей тетей Клавой тебя крестили.

Немного подумав, бабушка спохватилась:

– В школе у тебя неприятностей не будет, если узнают, что ты ходил в церковь?

Беспокойство бабушки было не без основания. В те годы в школах велась антирелигиозная пропаганда, учеников воспитывали атеистами. За посещение церкви могли исключить из пионеров или из комсомола. Такого ученика переставали уважать бывшие товарищи, и он становился объектом насмешек.

– Не узнают, – сказал Алеша, – учителя в церковь не ходят.

– Тогда возьми с собой яйца освятить.

– Что ты, бабуся! У меня их могут отобрать незнакомые мальчишки.

Церковь стояла на краю кладбища. Вблизи ее на могилах лежали надгробные плиты и стояли памятники известным в свое время жителям Ново-Николаевска. Вдоль этих могил от церкви тянулось несколько рядов женщин и старушек. Они у своих ног на траве растянули тряпицы, косынки, газеты, на которые разложили принесенные продукты для окропления святой водой. Между рядами ходили мальчишки с соседней улицы, инвалиды войны на костылях. Женщины с котомками разыскивали знакомых, чтобы встать рядом.

Внимание Алексея привлек инвалид без ног на низкой коляске. Она представляла собой деревянную площадку, к которой были прибиты две оси с шарикоподшипниками на концах. Обрубки ног пристегнуты ремнем к коляске. В руках инвалид держал деревяшки, напоминающие гантели, которыми отталкивался от земли, молча продвигаясь вперед между рядами. На его коленях лежала сумка, удерживаемая ремнем, перекинутым через шею. Сердобольные женщины не жалели своих припасов для защитника Отечества, складывая их в его сумку.

Мальчишки с улицы Партизанской пошли толпой по соседнему ряду. Женщины с опаской поглядывали на них, опасаясь, чтобы не схватили их продукты. Ни одна не предложила яичко или булочку. Из соседнего ряда слышались слова:

– Подайте Христа ради несчастному.

Тогда Юра набрался храбрости и первым произнес:

– Подайте Христа ради сироте несчастному.

Одна из женщин протянула ему булочку.

Когда проходили мимо женщины, у ног которой лежала горка булочек и несколько куличей, Колька произнес:

– Тетенька, подайте, пожалуйста, булочку.

– Проходи, оборванец, у меня свой ребенок есть.

Колю это обидело, и он решил ей отомстить.

Выйдя из общей толпы и остановившись под березой, мальчишки разделили одну булочку на всех. Посоветовавшись, они решили толпой не ходить, а разойтись по одному. Договорились встретиться на этом месте после начала службы.

Алексей молча ходил вдоль рядов женщин, ему было стыдно просить, он поедал глазами разложенные продукты. Одна из женщин протянула ему крашеное яйцо со словами:

– Прими Христа ради.

Он взял яйцо и сказал:

– Спасибо.

Когда раздался колокольный звон, призывающий к праздничной службе, с колокольни слетела стая голубей и устремилась в небо. Это зрелище вызвало у Алексея непонятное радостное и тревожное чувство. Ему показалось, что в небо унеслись души людей, похороненных на кладбище. Вот, видимо, почему ему говорила бабушка, что голубей нельзя употреблять в пищу.

Мелодия колокольного звона неслась над рощей и соседними улицами. Прихожане плотной толпой устремились в церковь на пасхальную литургию.

Алексею хотелось вместе со всеми зайти в церковь и узнать, что там происходит. Ему казалось, что там совершается какое-то таинство. Он вспомнил как бабушка, собираясь в церковь, всегда одевалась по-праздничному, а ее лицо светилось радостной улыбкой. Его удержала от посещения церкви договоренность с товарищами встретиться у старой березы.

Когда друзья собрались в условленном месте, принесенных продуктов было достаточно, чтобы хорошо попировать. Всех удивил Колька. Он принес большой кулич.

– Неужели тебе дали кулич? – спросил Саша.

– Я сам его взял.

– У кого?

– У той ругучей тетки, которая обозвала меня оборванцем.

– Как это тебе удалось?

– Когда толпа хлынула в церковь на службу, я оказался за этой теткой. Была сильная давка, ее корзина оказалась у моих ног, и я вынул из нее кулич.

Это было первое воровство Кольки, на которое толкнули его недоедание и грубое обращение женщины. Его следовало осудить, но приятели вместо этого с удовольствием уплетали за обе щеки вкусный кулич.

Домой Алексей вернулся утром. Бабушка встретила его доброй улыбкой со словами:

– Садись за стол, я сейчас тебя накормлю.

– Я не хочу есть.

– Кто тебя накормил?

– Ребята.

– Чем, интересно, они тебя кормили?

– Яйцами, булочками, куличом.

– Что-то не верится, чтобы вам кулич подали.

Алексей рассказал бабушке о воровстве. Она изменилась в лице, глаза посуровели. Сделав небольшую паузу, произнесла:

– Воровать – грех, а воровать в церкви – очень большой грех. Бог сурово покарает Кольку.

Она повернулась к иконе, перекрестилась и попросила:

– Господи, образумь не ведающего, что творит, губящего душу свою.

Затем, обращаясь к внуку, назидательно заметила:

– При сотворении человека Бог наделил его некоей искоркой, которая просвещает человека и помогает ему разобраться, где добро, а где зло. Эта искорка – наша совесть. Ее легко потушить. Горе человеку, который не слушает голоса своей совести, который пренебрегает ею. Все начинается с самого малого, ничтожного, и с самооправдания. Дальше – больше. И ее, этой совести, вроде как бы и нет в человеке. Он ее потерял.

– Колька совесть потерял? – спросил Алексей, прервав длинный монолог бабушки.

– Пока еще не потерял. Он думает: «Подумаешь, стащил у тетки кулич, я же голодный да и ребят угостил». Попробуй его образумить.

Слова бабушки Алексей запомнил на всю жизнь. Она была для него непререкаемым авторитетом. Искренней верой и своими поступками она посеяла в его душу семя, которое со временем проросло.

3

Время летело быстро, незаметно прошел год. Все завидовали Кольке. Он дружил со взрослыми парнями, и у него водились деньги.

Вот и сегодня проходящий по улице мужчина обратился к нему:

– Николай, пойдем со мной, дело есть.

…Начиналось это знакомство так: однажды подошел к Кольке парень и спросил:

– Мальчик, хочешь заработать пять рублей?

Какой мальчишка в первый послевоенный год не согласится заработать?!

– Хочу, – сказал Колька, – а что надо делать?

– Я забыл дома ключи и не могу попасть в дом. Пойдем со мной, я помогу тебе залезть в дом через форточку, и ты откроешь мне окно.

Так началось знакомство Коли с ворами-домушниками. Ему нравились рискованные операции, наличие денег в кармане, возможность угостить товарищей конфетами-подушечками или пряниками, приятно было чувствовать их зависть к его возможностям.

В то время по многим городам страны прокатились воровские налеты банд под названием «Черная кошка», которые вызывали у людей страх и незащищенность. Не обошел этот страх стороной и жителей Новосибирска. Часто эмблему черной кошки использовали жулики невысокой квалификации. Кольке нравилось, когда его приятели доверяли ему нарисовать на дверях или на дымоходе плиты дома углем, вынутым из печи, кошку.

У Кольки была голубая мечта – купить велосипед, прокатиться по улице на зависть ребятам. Нежадный от природы, он всегда думал: «Если кто попросит прокатиться – обязательно дам». У матери на такую покупку не было денег, самому скопить не удавалось. Однажды он увидел у Центрального рынка оставленный кем-то велосипед. Долго им любовался, его охватило желание прокатиться, хозяин не подходил. Не думая о последствиях, с тревожно бьющимся сердцем сел на велосипед и поехал по улице. Первоначально он думал, что покатается и поставит велосипед на место, но ноги сами привезли его домой.

На следующий день в дом Мухиных пришел участковый, нашел на чердаке ворованный велосипед и увел Кольку в отделение милиции. Николая отправили в колонию для несовершеннолетних преступников.

В колонии он прошел курс обучения воровским наукам. После освобождения у него изменился характер – стал грубым, нахальным и задиристым, появились новые друзья. Встречаясь на улице с бывшими товарищами, старался показать свое превосходство. В кармане всегда носил «писку». Это заточенная до острия бритвы с одной стороны двадцатикопеечная монета. Ею легко можно разрезать карман, сумку или изуродовать лицо человека. При ссорах он часто раздраженно, заикаясь, кричал: «Попишу!» – и совал свою руку в карман. Противники моментально отступали, никому не хотелось иметь шрам на лице. Встречаясь по утрам с соседями, говорил, что идет на работу.

Вскоре Алексей узнал, что это за работа. После окончания уроков в школе он часто заходил на Центральный рынок, чтобы купить продуктов для семьи. Его мама работала допоздна, а бабушка была занята по дому, кроме того, на ее руках была младшая сестра Алеши. Однажды он стоял около рынка, ожидая трамвай. В послевоенные годы в Новосибирске было всего три маршрута трамваев. Первый номер ходил от центра до конца улицы Большевистской, второй – от вокзала до центра и третий – от вокзала по улице Гоголя до сада Дзержинского. Подошедший трамвай был битком набит народом. Алексей решил дождаться следующего. Ожидающие трамвай люди бросились к вагону и начали втискиваться в двери. Когда на подножке двери остался один мужчина, который, ухватившись руками за поручни, прилагал усилия, чтобы подняться на вторую ступень и дать возможность двери закрыться, к трамваю подбежал Колька. Он прижался к мужчине и, толкая его в вагон, стал кричать:

– Подвиньтесь еще на одного человека!

Алексей заметил, как Николай залез правой рукой в карман брюк мужчины, вытащил кошелек и опустил его себе за пазуху. После этого соскочил с подножки трамвая. Водитель закрыл дверь, и трамвай тронулся. Колька молниеносно исчез с остановки, как и появился на ней.

Следующая встреча состоялась в трамвае. Алексей, как всегда, стоял на задней площадке. На остановке «Дом офицеров» в трамвай вошел Колька и прошел в средину вагона. На нем была рубашка с короткими рукавами, через левую руку перекинут пиджак. Алексей сначала хотел подойти к нему, но потом передумал, решил понаблюдать за ним. Как всегда, возле Центрального рынка в вагон вошло много народу. Около передних дверей стоял мужчина в пиджаке. Он одной рукой держался за верхний поручень, в другой держал увесистую авоську. Когда трамвай остановился на остановке «Логовская» (ныне – «Семьи Шамшиных»), Колька неожиданно заспешил к двери. Он мог пройти за спиной мужчины, но стал проталкиваться перед ним, при этом громко крича:

– Разрешите пройти к двери!

Его левая рука поднялась до подбородка пассажира, а правая под прикрытием пиджака залезла в нагрудный карман пиджака жертвы. Колька быстро выскочил из вагона и направился в сторону Логовской бани.

При очередной встрече с Николаем Алексей был свидетелем жестокости и безнаказанности жуликов. Колька «работал» постоянно на третьем маршруте трамвая и часто попадался на глаза Алексею, который ежедневно ездил на нем в школу.

В трамвае стояла женщина, у которой на локте висела сумка. Коля подошел к ней и запустил руку в сумку, надеясь найти кошелек. Это увидела девочка лет десяти. Она закричала:

– Тетя, тетя, к вам в сумку лезут!

Николай отдернул руку и уставился в окно как ни в чем не бывало. Женщина проверила сумку, кошелек оказался на месте. Никто из пассажиров не попытался что-либо предпринять. Одни боялись связываться с жуликом, другие думали, что не пойман – не вор. Когда трамвай остановился, Колька подошел к девочке и быстрым движением руки чиркнул ей по щеке «пиской». Девочка закричала, из щеки потекла кровь, а щипач выскочил из вагона.

4

Железнодорожный вокзал Владивостока пестрил от белых курсантских форменок и разноцветных летних платьев девушек, которые пришли проводить своих друзей и возлюбленных. После месячного плавания, во время которого курсанты побывали на Сахалине, Камчатке, Чукотке, они отправлялись в долгожданный отпуск. Царило общее радостное настроение, будущие офицеры в наглаженных брюках, с бляхами на ремнях, начищенными до зеркального блеска, чувствовали себя бывалыми моряками.

Пассажирский поезд Владивосток – Москва был наполовину заполнен моряками. Новосибирцы – Рэм Саушев, Алексей Катков, Анатолий Плотников – разместились в одном купе. К ним присоединился комсорг факультета, старший лейтенант Аликов, который планировал остановиться в Новосибирске на несколько дней, а затем поехать на Алтай к матери. Всегда строгий и требовательный в училище, он не только не сделал замечания курсантам, когда на столе появилась водка, а сам присоединился к общему столу.
Из соседних купе приходили курсанты, чтобы пообщаться с комсоргом в непринужденной обстановке и послушать его интересные рассказы о службе.

Когда поезд миновал Улан-Удэ, в вагоне появился мальчик лет девяти. Он останавливался около каждого купе и смотрел на курсантов. Его приглашали к столу, он не отказывался от угощения. Аликов долго наблюдал за ребенком, затем пригласил в свое купе, посадил на лавку напротив себя и спросил:

– Как тебя звать?

– Витек, – ответил тот.

Затем, спохватившись, добавил:

– Витя.

– С кем ты едешь, Витя?

– Один, – был ответ.

– Из какого города ты едешь?

– Из Улан-Удэ.

– Почему едешь один?

– У меня умерла мама, и я остался без родителей.

– Куда же ты едешь?

– К бабушке, в Рязань.

Витя рассказал трогательную историю о своей жизни, которая взволновала всех присутствующих. Аликов в порыве жалости к ребенку и в силу своей душевной доброты предложил ему:

– Поедем со мной на Алтай, будешь жить у моей мамы, она работает учительницей, со временем я усыновлю тебя. Своей больной бабушки в Рязани ты можешь не застать в живых.

Витя не задумываясь согласился. Красивый, тихий и спокойный, он стал любимцем вагона. Общими усилиями его одели в морскую форму. Нашлись запасные бескозырка и тельняшка, к его черной куртке пришили воротничок-гюйс.

Однажды Алексей заметил, что по вагону прошел парень, напоминающий ему Николая. Он подумал, что ошибся, и не придал этому значения.

В Новосибирске Аликов планировал задержаться на несколько дней – посетить театры, побывать у знакомых. Возник вопрос, где оставить Витю. Рэм Саушев предложил:

– У моих родителей трехкомнатная квартира на улице Богдана Хмельницкого, они не будут возражать, чтобы Витя пожил у них.

Отец Рэма был полковником, работал на строительстве номерных заводов.

Два дня Витя прожил у Саушевых, курсанты брали его с собой в кино, в парк имени Сталина, сфотографировались с ним на память об отпуске. На третий день он исчез.

Мать Рэма, вернувшись с работы, почувствовала сильный запах ее любимых духов «Красная Москва». Из дома исчезли все ее драгоценности, деньги и свитер, который очень понравился Вите. Видимо, тихий ребенок открыл дверь сообщникам, а уходя из дома, вылил на себя все духи.

Когда на следующий день Рэм рассказал о происшествии, Алексей подумал, что он не ошибся, увидев в вагоне Николая.

5

Последняя встреча с Колькой была через двенадцать лет после памятной даты посещения церкви в березовой роще. Алексей за это время успел окончить школу, отслужить
в армии, поступить учиться в строительный институт. Как-то, подходя к Октябрьскому рынку, который размещался на территории современной научно-технической библиотеки, Алексей залюбовался автомашиной «Волга», на капоте которой красовался хромированный металлический олень. Такие машины недавно появились на дорогах города. К его удивлению, за рулем сидел Колька. Он открыл дверцу машины, вальяжно развалился на спинке сиденья, одну ногу в дорогой коричневой туфле поставил на порог машины. У Алексея не было желания разговаривать с товарищем детства, и он прошел мимо. Слишком разными они выросли людьми, с разными интересами.

Работая на стройке после окончания института, Леша встретил Витю Моткова, от которого узнал, что Николая во время третьей отсидки за колючей проволокой убили в драке заточкой из напильника. Мать Вити дружила с матерью Николая, от которой очень многое знала о похождениях ее сына.

Алексей вспомнил пророческие слова своей бабушки, которая предвидела, что Бог обязательно покарает Николая. Его охватило чувство беспокойства и сострадания, которое не покидало целый день. Ему казалось, что в случившемся есть и его вина. Он вспоминал улицу Партизанскую, друзей своего детства, размышлял о судьбе Николая, о его трагическом конце. Николаю тогда было всего двадцать четыре года. После работы Алексей отправился в Успенскую церковь, где Николай впервые совершил грехопадение. С чувством собственной вины за Николая переступил порог храма. Это ему стоило больших душевных сил. В школе и институте его воспитывали атеистом, внушали неприязнь к церкви. Оказавшись в храме, он в первый момент испытал чувство страха. В слабоосвещенном помещении горели свечи, со всех сторон на него смотрели лики святых. Службы в это время не было, несколько прихожан крестились и отвешивали поклоны иконам. От бабушки он знал, что надо купить свечу и поставить ее за упокой. Стоя со свечой в руке, осматривал храм и не мог решить, куда ее поставить. Тогда подошел к женщине, одетой во все черное, и спросил:

– Скажите, пожалуйста, где поставить свечу за упокой?

Она внимательно посмотрела на него и, протягивая руку в сторону кануна, сказала:

– Вон, видишь, крест около горящих свечей? Иди туда, там есть и молитва.

Алексей не стал читать написанную молитву, он своими словами просил у Господа прощение за Николая и за себя. После молитвы почувствовал облегчение на душе. С этого посещения церкви у него периодически появлялась потребность бывать в храме. Понадобилось много времени, чтобы его душа окончательно отвергла атеизм и теорию происхождения человека от обезьяны. К сожалению, в 1962 году власти приняли окончательное решение о ликвидации Успенской церкви. Узнав об этом, прихожане окружили церковь плотным кольцом и не дали ее сломать прибывшей технике. Это была не первая попытка разрушить храм. После этого началась антирелигиозная пропаганда, распространялись разные слухи, порочащие священнослужителей и православную веру. Этими слухами верующие были расколоты на два лагеря, бдительность прихожан ослабла, и церковь была снесена за одну ночь. Алексей почувствовал, что снесена была не только церковь, но и разрушен кусочек его детства.

Об авторе:

Родился в 1932 году в городе Аша Челябинской области в семье служащих.

Перед Великой Отечественной войной семья переехала на постоянное место жительства к Черному морю в Анапу. Началась война, отец ушел на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказались на оккупированной территории. Алик был старшим из детей. Семья жила впроголодь. Все помыслы были направлены на добычу пропитания. В это время он пристрастился к рыбалке и охоте из рогатки на воробьев и голубей. В дальнейшем рыбалка и охота стали увлечением на всю жизнь и темой для стихов и прозы.

В 1948 году семья переехала в Новосибирск. После окончания школы в 1951 году он уехал во Владивосток и поступил учиться в Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, окончив которое служил на кораблях Камчатской флотилии.

После окончания службы получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте. Работал на стройках Новосибирска и заполярного города Игарки.

Литературным творчеством увлекся, уже выйдя на пенсию.

Проживает в Новосибирске.

 

 

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: