Помолвка
Олег Невелин после окончания военно-морского училища попал служить на корабль, базирующийся в Ломоносове. Это старинный город на берегу Финского залива, основанный в 1710 году князем А. Д. Меншиковым. Он служил его летней резиденцией и назывался Ораниенбаум. Достопримечательностью города является дворцово-парковый ансамбль XVIII века. В парке по праздничным дням на танцплощадке играл военный духовой оркестр. Здесь Олег познакомился с сестрами Аллой и Валей. Девушки окончили Ленинградский университет. Старшая сестра, Алла, имела веселый, жизнерадостный характер. Валя – спокойный, уравновешенный. Сестры на танцплощадку всегда приходили вместе. Олег танцевал с каждой, отдавая предпочтение старшей. Гуляя по набережной, Олег всегда шел между девушками, взяв их под ручки. Дружба длилась больше года, прежде чем Олег решился сделать Алле предложение. Она согласилась, родители были рады иметь зятем морского офицера.
Олег сообщил в Смоленск родителям о решении жениться. Они пожелали приехать в Ломоносов на помолвку, а свадьбу провести в Смоленске, чтобы на ней могла присутствовать вся многочисленная родня. Невеста и ее родители на это предложение согласились.
В назначенный день родители жениха прилетели в Ленинград. Олег их встретил в аэропорту и привез в дом невесты. Алла, одетая в будничное платье, встретила гостей без энтузиазма. Олег хотел ее обнять и поцеловать, но она отстранила его, вытянув руку.
– В чем дело? – удивился Олег.
– Я передумала выходить замуж.
Причиной отказа послужил намечаемый переезд с будущим мужем на Камчатку – к новому месту его службы. Она не представляла, как можно изменить свой привычный образ жизни. Жить без Ленинграда, его театров, друзей.
Растерянный жених обратился к матери невесты:
– Анна Петровна, мы же обо всем договорились, в чем дело?
– Мы с Михаилом рады видеть тебя зятем в нашей семье, но я не могу повлиять на решение дочери.
Невелины с испорченным настроением вышли из дома. Им навстречу шла Валя.
– Почему из дома, а не в дом? – спросила Олега.
– В доме мы уже были, Алла отказалась выходить замуж.
– Не может быть! – искренне удивилась Валя. – Разве можно отказать такому мужчине, я бы на ее месте так не поступила.
– Валя, выходи за меня замуж, – неожиданно для всех и самого себя произнес Олег.
– Мне надо подумать, пойдем в дом.
Олег последовал за Валей, родители остались у крыльца. Анна Петровна удивилась, увидев Олега. Намеревалась спросить, в чем дело, но ее перебила Валя:
– Мама, я хочу кушать! Что у нас есть?
– Котлеты с картофельным пюре.
– Дай одну котлетку.
Алла быстро поднялась со стула и ушла в соседнюю комнату. Она подумала, что сестра пришла уговаривать ее не отказываться от замужества.
Олег внимательно наблюдал за Валей и с замиранием сердца ждал ее решения. Она сосредоточенно думала и быстро съела котлету.
– Мама, дай мне еще одну котлету, я не успела решить.
– Что ты не успела решить?
– Сейчас узнаешь.
Съев вторую котлету, Валя подняла глаза и произнесла:
– Олег, я согласна.
Офицер подошел к столу, взял руку девушки и поцеловал. Затем произнес:
– Помолвка состоится в ресторане, как и планировалось.
На следующий день Олег с Валей и родителями улетели в Смоленск, где состоялись регистрация брака и свадьба. По окончании отпуска молодая чета вылетела на Камчатку, к месту новой службы Олега.
Через пять лет Олега перевели служить в Севастополь. Они прожили счастливую жизнь, вырастили двоих детей. Выйдя на пенсию, воспитывают внуков.
На Камчатке
1
В пятидесятых годах двадцатого века я служил на корабле Камчатской флотилии. Большой охотник за подводными лодками охранял дальневосточные рубежи нашей Родины. Мне довелось видеть просторы Тихого океана, который оказался не таким уж тихим, как представлял его в детстве, и бушующее в гневе Охотское море. На всю жизнь запомнились зори над блестящей поверхностью океана и ночное небо с мигающими звездами, служащими ориентирами для штурмана, определяющего место корабля в океане. Самым незабываемым впечатлением остались в памяти высокие скалистые берега полуострова с вершинами вулканов на горизонте, покрытыми снегом в любой период года. Рассматривая с моря береговые пейзажи, я всегда хотел попасть на берег, в живописные места, пройти между сопок, увидеть растительный и животный мир этого края. И вот такой случай мне представился.
После докования на корабле шла полным ходом покраска. Красили надстройки, перегородки во внутренних помещениях. Пахло краской, свежевыкрашенные участки корабля сияли глянцевой поверхностью.
На корабле проходил практику моим стажером курсант Камчатского мореходного училища Илья Сёмин. Он был местным жителем, его родители жили на окраине Петропавловска-Камчатского. Из разговора с ним я знал, что его отец занимается рыбалкой и охотой. Подходит он ко мне и спрашивает:
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться.
– Обращайтесь.
– В субботу мой отец едет на рыбалку, разрешите сойти на берег и поехать с ним?
– Разрешу, если возьмете меня с собой.
В условленное время к кораблю, стоящему на ремонте в бухте Раковой, подошла деревянная лодка. Захватив карабин, мы с Ильёй спустились в лодку по веревочному трапу. Мрачный пожилой мужчина на мое приветствие ответил лишь кивком головы. Он резко дернул шнур стартера небольшого стационарного двигателя, мотор взревел, и лодка отчалила от борта корабля. Плоскодонная, с низкими бортами, она не предназначалась ходить по морю, а нам предстояло пересечь Авачинскую губу шириной десять километров, на которой часто разыгрывались шторма. «Хорошо, что стоит штиль, – подумал я, – а то на такой посудине можно сыграть оверкиль».
Рулевой сосредоточенно смотрел вперед и не пытался вступить в разговоры. Мне показалось, что он недоволен лишним человеком в своей лодке и взял его только ради своего сына. Возможно, я ошибался, так как шум мотора и встречный ветер не позволяли разговаривать.
Когда лодка вошла в устье реки Авачи, представились прелести первозданной камчатской природы. Такой ее видел и описал путешественник Крашенинников. «Существует ли для души что-либо прекраснее, чем видеть и наслаждаться красотой природы?» – думал я. Река довольно широка и многоводна при впадении в море. По левому берегу простирались заливные луга с множеством больших и малых озер, над которыми летали табуны всевозможных пород уток. Все пространство покрывала пожелтевшая осенняя трава, местами вдоль берега росли высокие тальники. За лугами виднелась сплошная полоса сопок с вершинами вулканов, сияющими снежным покровом в солнечных лучах. Вулканы придавали пейзажу строгость и величественность. Совсем иным представлялся пейзаж правого берега, заросшего лиственным лесом. Из многих распадков среди холмистой местности вытекали притоки главной реки Камчатки. Я попал в нетронутый человеком, красивый и суровый мир природы, который хотелось запомнить на долгие годы. С трудом преодолевая течение Авачи, мы поднимались в ее верховье. Стоял сентябрь, листья берез начали желтеть и плавно в безветренную погоду опускались на землю.
Против одного из притоков лодка свернула к берегу и с разгона выскочила носом на пологую отмель. Поднявшись на высокий берег, мы почувствовали запах протухшей рыбы. На берегу ручья лежало несколько крупных лососей, с которых поднялся рой мух.
– Придется бивак разбивать на противоположном берегу реки, – впервые заговорил Василий Степанович, отец Ильи, – наше место занято.
– Кто его занял? – спросил я.
– Хозяин здешних мест – медведь. Ночью он может прийти полакомиться протухшей рыбой. А мы ему помешаем.
Приткнув лодку носом к противоположному берегу реки, Василий Степанович сказал мне:
– Выходите на берег, готовьте дрова для костра и место для стана, а мы поставим сети.
Он, вероятно, думал: «Посмотрим, на что способен офицер-белоручка». Я понимал, что это для меня испытание. Мне пригодился опыт детства, когда постоянно ездил с друзьями на рыбалку и охоту. Прежде всего очистил от сухой травы большой круг на земле. Затем натаскал в кучу длинных сухих веток тальника, вырубил две рогульки и забил их в очищенном месте для подвешивания котелка. После этого принялся за сооружение шалаша. Ветки легко втыкались в мягкий грунт. Соорудив каркас шалаша, принялся резать сухую траву и накрывать ею свое детище. За этим занятием меня застали вернувшиеся рыбаки. Они привезли крупного кижуча, который запутался в сети, когда они не успели еще всю ее поставить.
Отец Ильи, окинув взглядом место, выбранное для бивака, остался доволен.
– Теперь давайте познакомимся, – сказал он хрипловатым прокуренным голосом, – до утра много времени. Успеем наговориться. Меня зовут Василием Степановичем.
Я представился.
– Илья! – крикнул он. – Не зевай, иди к воде, готовь рыбу к ухе.
Развести костер для меня труда не составило. Василий Степанович развязал рюкзак с посудой и извлек два котелка, чайник, миски и ложки. Я взял котелки и пошел к реке за водой. Вернувшись с водой, заметил, что ложки были алюминиевые, подобрал лежавший топор и отправился искать подходящее дерево, чтобы из его ствола сделать ложку.
– Ты что это мастеришь? – спросил Василий Степанович.
– Хочу сделать поварешку, а может, пригодится как ложка.
– Ну-ну, – произнес он хриплым голосом.
Пока рыбак готовил уху, мы с Ильёй нарезали сухой травы и толстым слоем уложили в шалаше.
Уха представляла собой насыщенный бульон с большими кусками рыбы. Держа горячий кусок на своей поварешке, я откусывал понемногу и запивал бульоном, налитым в кружку. Самыми вкусными кусочками были жирные брюшки кижуча. После корабельных консервированных борщей еда казалась необыкновенно вкусной. Чай заварили листьями неизвестного мне растения, очень похожими на листья земляники, но значительно меньшего размера. Он имел бордовый цвет, приятный аромат и напоминал вкус каких-то ягод. Когда чаепитие подходило к концу, я спросил Василия Степановича:
– Давно вы приехали на Камчатку?
– Я здесь родился, а предки мои были служилыми казаками и в давние времена прибыли из Якутска.
– Не близкий путь, – удивился я.
– Дед мой сказывал, что на оленях до года уходило на дорогу.
– Неужели ехали с женами и детьми?
Василий Степанович задумался, подбросил в затухающий костер сухой хворост. Огонь вспыхнул ярким пламенем, его языки стали лизать висевший над костром чайник.
– Не думаю, – сказал он после недолгого молчания, – многие брали в жены камчадалок. Если дети в таких семьях умели говорить по-русски, то их зачисляли в казаки.
– Чем же занимались казаки?
– Существовал устав, всех функций казачества мне не перечесть. Их было очень много. Отец сказывал, что до революции он занимался охраной котиков на мысе Лопатка от браконьеров. Охранникам разрешалось в год добыть двух котиков. При этом одну шкуру должны были сдать в казну, а вторая поступала в личное пользование. В те времена шкуры котиков ценились у купцов очень дорого. В свободное от службы время все занимались охотой и рыбалкой, поскольку на денежное и хлебное содержание большим семьям прожить было сложно.
Мы помолчали, думая каждый о своем. Вечерело. Кое-где на небе стали проклевываться звезды, как ростки посаженных в землю семян. Василий Степанович произнес:
– Пойдем спать, утро вечера мудренее.
Я еще раз взглянул на небо, вдохнул полной грудью воздух с запахом костра, снял теплую куртку и полез в шалаш. Там улегся на толстый слой травы, как на мягкую перину, прикрывшись курткой. Запах сена щекотал в носу, жесткие стебли покалывали щеки. Пришлось подложить под голову шапку. «Какая благодать по сравнению с жестким диваном в каюте», – подумал я, засыпая.
Во сне видел уток, летающих над озером, и себя, стоящего в камышах на берегу. Вот одна утка отделилась от стаи и летит в мою сторону. Вскинув ружье, тщательно целился и нажимал на спусковой крючок, но звука выстрела не последовало. Утка пролетела над головой и скрылась вдали. Утки несколько раз пролетали надо мной, но я не мог произвести выстрела.
Утром, когда проснулся и вылез из шалаша, уже трещал костер, на котором разогревалась уха и шипел чайник. Солнце выглянуло из-за сопок и приветливо улыбнулось, обещая хороший день. Василий Степанович сидел на корточках, неторопливо ломал ветки хвороста и подбрасывал в костер. Все движения рыбака были спокойными и неторопливыми. Он никогда не суетился, все делал уверенно, но медленно, как бы экономя силы.
После завтрака мы переплыли к другому берегу реки. Здесь около впадающего в реку ручья стояли сети. Поднявшись на берег, прежде всего отправился посмотреть выброшенную медведем рыбу. Она была нетронутой.
– Василий Степанович! – закричал я. – Рыба лежит нетронутой.
Рыбак не спеша подошел ко мне и, посмотрев на рыбу, произнес:
– Медведи любят рыбу с душком, видимо, эта недостаточно протухла.
– Вот бы его здесь подкараулить, – произнес я.
– Вряд ли он подойдет сюда, пока мы рядом. У него прекрасные обоняние и слух, – охладил мой пыл Василий Степанович.
Меня уже охватила охотничья страсть. Мне захотелось поискать зверя.
– Сколько времени мы пробудем до отъезда домой? – спросил я.
– До двенадцати часов, думаю, управимся.
– Я хочу пойти поискать медведя.
– Пустая затея, но побродить по нашим местам интересно.
Сняв куртку, чтобы легче было ходить, закинув за плечо карабин, я зашагал вдоль ручья по тропе, натоптанной медведем. Отойдя метров тридцать, снял карабин с плеча и, держа его в руках наизготовку, осторожно продвигался вперед, внимательно осматривая местность. Берега ручья были заросшими кустарником, тропа иногда спускалась в ручей, и мне приходилось брести по неглубокой воде. Иногда около ног стрелой проносились вверх по течению кижучи. В одном месте, поднимаясь из ручья по тропе на косогор, увидел за бугром, всего в десяти метрах от себя, гуся, стоявшего боком ко мне у болота, инстинктивно присел и стал размышлять: «Стрелять в гуся или не стрелять?» Натоптанные всюду следы зверя говорили о том, что медведь может быть поблизости и звук выстрела может спугнуть его. Выглянув из-за бугра, убедился, что гусь стоит на прежнем месте. Немного поколебавшись, выбрал «журавля в небе, а не синицу в руке».
Тропа свернула от ручья и вела по живописнейшей местности в сторону сопок. Чувствовал себя как солдат, идущий в разведку. Физически ощущал, что воля собрана в кулак. За любым кустом или корягой мог залечь и поджидать медведь. Это его владения. Надо быть готовым в любой момент вскинуть карабин, главное – не промахнуться. На пути попадались густые кусты. Тогда брал карабин наизготовку и обходил их стороной, внимательно всматриваясь в заросли. Вот среди густого леса раскинулось болото с торчащими из воды корнями погибших деревьев. Его темная поверхность, как зеркало, отражала окружающий мир. Тени коряг и корней погибших деревьев, отражаясь в воде, напоминали сказочных леших и водяных. Со мной был фотоаппарат, но, чтобы не производить шума щелчком затвора, решил сфотографировать местность на обратном пути. Когда тропа начала подниматься в сопку среди редкого березового леса, меня окружили молодые «танцующие» березы. Их стволы были изогнуты ветрами, как тела балерин во время танца. Полюбовавшись необыкновенным и поняв, что не суждено увидеть медведя как собственных ушей, повернул в обратный путь.
Рыбаки уже успели выбрать сети и сушили их на воткнутых в землю тычках. Василий Степанович ходил вдоль искусственного забора и аккуратно собирал сети, стараясь не запутать в них поплавки и грузила. На дне лодки подпрыгивали крупные рыбины. Взял одну в руки, попросил Илью сфотографировать меня.
Когда лодка подходила к устью реки, глубокую Авачу невозможно было узнать. Во время отлива вода в губе отступила больше чем на сто метров от берега, оголив илистое дно. Река разделилась на множество рукавов, которые пробирались через отмель к заливу. Василий Степанович направил лодку в самый широкий ручей, но он оказался мелким, и вскоре лодка села на мель. Всем пришлось вылезти в воду и толкать ее до чистой воды около сотни метров. «Вот почему у лодки плоское дно, – подумал я, – шлюпку с ее острым килем здесь не протолкнуть».
По Авачинской губе гуляли небольшие волны, длинная и широкая лодка спокойно переваливалась через них и, не сбавляя скорости, шла в бухту Раковую.
Вахтенный сигнальщик первым увидел приближающуюся к кораблю лодку и сообщил команде. Матросы приготовили веревочный трап и были готовы принять с лодки конец для швартовки. Они встретили нас громкими возгласами, увидев дно лодки, усыпанное рыбой. Я подал матросам карабин и вскарабкался по трапу на корабль. Илья выбросил на палубу несколько кижучей для команды, помахал всем рукой, и лодка отвалила от борта корабля.
2
Наш корабль стоял в Четвёртом Курильском проливе, против поселка Байково. После продолжительного плавания в Охотском море по охране территориальных вод от японских браконьеров команда получила двухдневный отдых. На большом охотнике за подводными лодками по трансляции объявили банный день. В таких случаях командир разрешал рыбакам-любителям рыбачить с борта корабля.
Вскоре на корме собрались шесть человек с удочками и толпа любопытных наблюдателей. Удочки состояли из лески с тяжелым грузом, к которой привязывался поводок с крючком. В качестве наживки употреблялись кусочки рыбы, чаще всего куски соленой селедки.
Рыба не заставила себя долго ждать. Поклевки следовали одна за другой. Вскоре у всех рыбаков были оторваны крючки. Озадаченные рыбаки привязали новые крючки на более толстые поводки. Результат оказался тот же. Рыба рвала любые лески.
Боцман Луференко, наблюдавший за рыбаками, решил пошутить над ними. Он пошел в машинное отделение, согнул на тисах из стальной проволоки большой крючок, заточил его на наждаке и задумался. Он не был рыбаком, и лески у него не было. Зато в его распоряжении были бросательные концы толщиной с мизинец. Привязав крючок к толстому концу и гайку в качестве груза, он пришел на корму. Раздался дружный смех присутствующих, увидевших его снасть. Боцман невозмутимо насадил на крючок кусок селедки и опустил снасть за борт. Шутки над ним продолжались:
– Боцман хочет поймать акулу, на такую удочку можно поймать кита.
Внезапно бросательный конец был вырван из руки Луференко, он с трудом поймал и удержал его. Все смолкли и устремили свои взоры на боцмана, который прилагал немало усилий, чтобы выбирать из воды толстый шнур. Вскоре на поверхности воды появилась голова крупной трески.
– Не поднимай на борт, сорвется, нужен сачок, – летели советы бывших шутников.
Боцман был уверен в своей снасти и поднял на палубу трепещущую и сопротивляющуюся рыбину. Она била хвостом о палубу, подпрыгивала на ней, раскрывала рот, стараясь что-нибудь схватить. Вес трески был больше пяти килограммов. Рыбаки побежали в машинное отделение изготовлять крючки, а Луференко продолжал вылавливать одну за другой крупную рыбу.
Наблюдая за подпрыгивающей на палубе треской, я вспомнил акулу, свидетелем ловли которой мне довелось быть. Пароход «Анива» шел из Владивостока на Сахалин. В пути скончался пассажир. Поскольку до Сахалина осталось ходу менее суток, тело не стали хоронить в море. Неожиданно пассажиры заметили, что пароход стали сопровождать акулы. Они, как торпеды, плыли на небольшой глубине вдоль бортов парохода. «Неужели они чувствуют запах трупа и ждут, когда его выбросят за борт?» – удивлялись многие. Акулы поглощали все, что выбрасывалось за борт, вплоть до консервных банок. Матросы парохода решили поймать акулу. К стальному тросу, намотанному на кормовую лебедку, закрепили огромный крючок-двойник, насадили на него кусок мяса и выбросили в воду. Хищница, заглотив приманку, стала жертвой своей жадности. С помощью лебедки ее вытащили на палубу. Она била хвостом, щелкала зубами, в ее маленьких глазах были злость и ненависть к окружившим ее людям. После этих воспоминаний я посмотрел на глаза трески. В них не было злости, они не выражали каких-либо чувств.
В тот памятный день пойманная рыба не вместилась в два бачка, в которых кок готовил еду на всю команду. За ужином команда с удовольствием ела жареную тресковую печень и котлеты из рыбы, поджаренные на вытопленном из печени жире. В дальнейшем боцман не принимал участия в рыбалках, но среди рыбаков корабля считался авторитетом рыбной ловли.
Об авторе:
Родился 8 мая 1932 года в г. Аше Челябинской области. В 1948 году семья приехала на жительство в Новосибирск. После окончания школы в 1951 году уехал во Владивосток и поступил учиться в Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, окончив которое служил на кораблях Камчатской флотилии. После службы получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте. Работал на стройках заполярного города Игарка и Новосибирска.
Литературным творчеством увлекся, выйдя на пенсию. Опубликовал пять стихотворных сборников и 20 книг прозы: «Потерянное детство», «На заполярной широте», «В Туруханской тайге», «Черная пурга», «Наши студенты в Америке», «На притоках Кети» и другие. Публиковался в журналах «Сибирский Парнас», «Российский колокол», «СовременникЪ», «Охотничьи просторы», «В мире животных», «Муравейник», «Охота и охотничье хозяйство», «Юный натуралист» и других.
Награжден медалями Кирилла и Мефодия, А. С. Пушкина, А. И. Грина, И. А. Бунина и другими. За активное участие в литературном процессе России получил «Благодарность» от Государственной думы.
